Провокатор

- Мое, нажитое! - Высокий мужик отбрасывает косу еще дальше. - Хочу берегу, хочу - прочь кидаю.

- С богатыми не судись, с сильными не борись, с господами не спорь, ведет контрреволюционную речь старушонка. - А вы все это порушили, вот и нитки нету дома.

- То да се, да вместе наживем, - пританцовывает высокий мужик. - А где у меня сапоги?

- У тебя их и не было, - замечает комсомолка Наташа.

- Не было, а я их желаю. Взялись богатить, так давай!

- Наша сивка, как общественну гонют, все в свой двор завернет! вопит какая-то бабенка. - И скотина своего хозяина помнит, из чужих рук рвется к нему.

- Проглянула ты теперь, обновилася, божа мати, заступница, крестится старушка. - Увидела нас. Сохрани, спаси, не причинны мы.

Молодая комсомолка Наташа не выдерживает:

- Где тебя увидишь! До земли в работе на хозяев скрючилась. Она б лучше распрямила тебя, чудотворица.

- Над святыней, девка, издеваешься? А?! - ревет высокий мужик.

- Над старостью ругаешься, непутная. Ты, гляди, берегись! - кричит старик.

Бабы с визгом окружают Наташу, хватают ее за руки, плечи, наскакивают:

- Чудо Бог явил, ты с издевкой! Как тянули наших мужей на кисельны берега, на молочны реки, ты всех больше разорялась!

- Чего с ней говорить? Поучить хорошенько. Вожжой поучить надо! волнуется Семен Петрович.

- В единоличном хозяйстве обновилася. Слышишь, девка подлая? - шипит пожилая колхозница. - Мало исщипать, истерзать тебя. Рушить наши хозяйства наталкивала... Нечего с ней канителиться, взогреть хорошенько, да к молебну в церкву пора. Ну-ка! - рвется сквозь толпу к Наташе.

Старушонка поднимает батожок:

- Заголить ей подол, провести напоказ по селу, бесстыдницу, богохульницу.

- Заголяй подол!.. Хватай за руки!.. Дай покрепче в морду ей, чтобы не кусалася! - вопит толпа и кружится в истеричном танце.

И звук колокола - дробный, тревожный. Потом раздаются рокочущие звуки мотора: на сцену выкатывает трактор "фордзон". Толпа в ужасе перед передовой техникой бежит прочь. Тракторист приподнимает битую комсомолку и они вместе поют:

- В закромах немалый запас. Что ни год, веселей живется! Обо всем, о любом из нас сам товарищ Сталин печется!

Поющих окружают праздничные и веселые колхозники: выносят пышные снопы пшеницы, корзины с фруктами, овощами; портреты руководителей партии и правительства. Молодая комсомолка Наташа взбирается на трактор:

- Дорогие товарищи! Очень я была счастлива, что было с чем стоять перед Сталиным... - Оглядывается и молчит... молчит... молчит...

- Что такое, Зинаида? - М. раздражен, он не понимает причины ее молчания; и это на генеральной репетиции?

- Н-н-нет! - выдавливает актриса.

- Что - нет?! - орет в бешенстве. - Чер-р-рт!.. Почему я не вижу необходимых атрибутов? Принесите нужный атрибут для этой мизансцены! - И обращается к Комиссии: - Простите, товарищи.

За кулисами - шум, крики. Наконец двое рабочих сцены, они в некотором подпитии, волокут чучело медведя с кокетливым кумачовым бантом на его мощной шее.

- Что же вы делаете, сволочи?! - кричит Зинаида.

- Не извольте беспокоиться, барышня! - отвечают ей. - Мы свое дело... У вас свое дело, а у нас - свое... - отвечают ей. - Куда ставить-то?

- Что это?! - С М. дурно. - Что притащили? Убрать это немедленно к чертовой матери!!!

- Просили же... ан-н-ндрибут, - отвечают ему. - Что просили, то и получили-с!

- Что? И почему в таком состоянии? Помреж?!

- Премьера же! - объясняют ему. - Мы ж от самого чистого сердца... Куда эту дуру-то?!

- Во-о-он!!! - его душераздирающий крик.

Рабочих сцены выталкивают, утаскивают и чучело зверя... И тут же несут на высоком постаменте бюст. Кого? Мастер хватается за голову, болезненно мычит: это конец ему, это конец Театру, это конец миру приговор окончателен и обжалованию не подлежит.

бабка Кулешова уже не ходила - она днями лежала на кровати у окна и ждала внука. Шурка возвращался из ремесленного училища, нескладный и умненький, с индустриальным запахом; менял из-под нее таз с мочой, кормил малопродуктивной пищей и засыпал уверенным молодым сном.

Внук напоминал бабке о ее молодости, когда она бегала по мокрым осенним полям за общественными коровами в надежде на лучшую жизнь. К сожалению, скотина, солидаризируясь с бывшими своими хозяевами - вредными элементами, тощала и дохла. После того как она вся передохла, начали дохнуть те, кто не пожелал участвовать в великом колхозном движении.

Бабке на коренном историческом переломе повезло - была молода, сметлива: заметила, как при ее ебко-емких видах у кобелиного уполномоченного трещат кожаные галифе.

- Любонька, - говорил он, - истекший год был годом великих свершений. В колхоз пошел середняк! - И шматок сала на стол. - Характерная особенность перелома в том, Любонька, - и запускал руки под юбку, и там искал свой революционный интерес, - в том, что он уже дал нам хороший результат. Ты ешь, ешь, ешь! - Сало было парным, хлебушек душистым, а уполномоченный настырным. - Социализм победил в деревне - где же она? - И кобелился сзади. - Ааа! Ааааа! Аааааа! Аааааааа! Победа всегда будет за нами, Любонька-а-а-а-а-а! Ты мне веришь?!