Провокатор

Маргарет. Я умру, и у тебя останется обо мне чистая память... При жизни всегда будут пятна на моей любви... Поверь мне... Поверь, умирать нетрудно... Никогда не было так хорошо...

М. Осторожно целует родное лицо:

- Ты великая! Ты бессмертная! Ты вечная! Вечная!!! - Орет: Сигизмунд! Кого хоронишь, каналья!!! Иди сюда и смотри и запоминай: перед тобой Актриса! Смотри и запоминай!

- Зиночка, простите меня... я... я... никогда больше, - лепетал старый еврей, прижимая к груди скрипку.

Актриса молчала, слушала штормовое сердце М., а тот требовал:

- Сигизмунд! Золотой! Что-нибудь... великое!..

- О! Для вас таки!.. Я... я...

- Что-нибудь... прозрачное... с синевой... вечное... как молодая осень...

И заиграла скрипка. И под ее звуки медленно танцуют двое, он и она, великий режиссер и великая актриса.

- И никого нет, - говорит она.

- Нет? - переспрашивает он. И кричит: - Эй-е-е-е!

- Эй-е-е-е! - Она тоже кричит.

- Эй-е-е-е! - И в глубине, на огромном полотнище, проявляется ТЕНЬ, своими очертаниями напоминающая известный портрет - рука вождя приподнята в приветствии, и кажется, над миром навис карающий, безжалостный меч.

- Эй-е-е-е! - И зажигаются, вспыхивают яркие тысячегранные огни. ТЕНЬ на полотнище начинает точно плавиться.

- Эй-е-е-е! - И сцена заполняется актерами Первого революционного театра.

И играет скрипка, и в ее звуках - голоса эпохи, прекрасной, яростной и трагической.

И еще в этой эпохе звенит колокольчик - это М. несет колокольчик над собой и актерами, словно окропляя себя и их звуками:

дзинь дзинь дзинь дзинь дзинь дзинь

дзинь дзинь дзинь дзинь дзинь

дзинь дзинь дзинь дзинь

дзинь дзинь дзинь

дзинь дзинь

дзинь

д

з

и

н

ь

между землей и небом

на высоте горизонта

пространства вольного власть

выстрел

точно подзатыльник

и он упал

но еще жил

жил

и быть может поэтому так счастливо сучил ногами по тяжелому полу камеры следственного изолятора агонизируя в бурлящей эмбриональной волне испражнения крови оргазма и памяти.

Уже потом, после всего случившегося, я, анализируя события, попытался понять, в чем же была наша ошибка, которая привела к трагической развязке.

Ошибки не было. Была бессмысленная, запрограммированная на исполнение смертного приговора работа чудовищного механизма разваливающейся власти.

Но тогда мы жили настоящим и, наивные, верили в то, что расположение звезд на небосклоне будет для нас благоприятным.

Мы договорились с Цавой, что он появится тотчас же, как прояснит окончательно вопрос о денежном вознаграждении, а также вопрос о посещении убийцы Кулешова.

Дни шли-шли-шли, как прохожие по тротуарам. Потом наступил ноябрь с дождиком, мелочившимся в окна. Я лежал на тахте и привычно смотрел на экран телевизора, где разворачивались исторические события: к Дому Союзов стекалась серая, как сель, толпа моих соотечественников, чтобы попрощаться с выдающимся политическим деятелем эпохи попрыгуньи, хохотуньи и любительницы молоденьких палок-скалок А. Б. П.

И зазвонил телефон. У меня дурная привычка поднимать трубку даже в скорбные для всего человечества часы.

- Это я, - сказал Цава. - Ты знаешь новость?

- Знаю.

- Откуда? - удивился.

- Смотрю телевизор.

- А-а-а! - понял Цава. - Новость моя куда неприятнее.

- Что такое?

- Наш-то человечек дуба дал!

- Как это? - растерялся я.

- Обыкновенно: в ящик сыграл, козел.

- Не богохуйствуй!

- Не буду, но приеду.

- Приезжай, - ответил и снова принялся смотреть на экран телевизора.

Я смотрел на скорбный людской сель и задавал себе вопрос: что с нами происходит? Что? Наверное, ничего не происходит.

Ничего.

Пришло время никаких людей. Лучшие были истреблены, оставались те, кто мог приспособиться к лязгающим над головой механизмам костедробилки, запущенной великими человеколюбивыми "механиками" ХХ века.

Я смотрел на экран: на постаменте - гроб; он утопал в цветах; лицо державного покойника не видно. А на алом атласном фоне поблескивало драгметаллом бесчисленное множество медалей и орденов. Я смотрел на экран: под холодным мокрым ветром колыхалась густая траурная процессия. Мне тридцать три, подумал я, и я ищу иуду. А его не надо искать. Он внутри всех нас.

Всех?

в тот день Кулешов повздорил с Сусанной. Он хотел на ней жениться. "Я люблю тебя", - говорил он ей, пуская слюни. "Дурачок, - смеялась она, вольная птаха, - я помню тебя на горшке, жених!" И Кулешов обиделся, и в растрепанных чувствах явился на дежурство в котельную.