Это была моя сестра. Она умерла. Ее звали Алька. Она была всегда чистенькая, и запаха у нее не было. Никакого запаха. Пока жила, была маленькая, крепкая, похожая на букву А. И кожа у нее была нежная, шелковистая, как шерсть у гусениц, и у этой кожи - никакого запаха... И поэтому я любил Альку.
Более того - очень давно мы с ней были запакованы в материнском чреве, точно в чемодане; наша мама носила перед собой
во
о
о
о
о
от такой живот, и мы с А. там мирно жили; утверждают, что там тепло, уютно и сносно кормят. И я бы согласился жить и ничего не помнить, но маме, должно быть, надоело таскать двух обормотов, и нас попросили из надежного убежища.
Жаль.
Строгий кабинет шефа-руководителя корпункта и филиала ЦРУ. В нем двое: сам хозяин кабинета (это его упитанная и круглая физия попала в х-фокус объектива) и симпатичный журналист с видеокамерой. Коллеги ведут напряженную беседу - на языке великом и могучем.
- Ник, как говорят русские: сделал дело - водку пей смело. Так, кажется? - спрашивает руководитель.
- Русские еще говорят: не в свои сани - не ложись. С чужой женой. Я журналист, а не лазутчик! - артачится.
- Ник! Ты же сам нашел этот народный самородок! Сахо... как его? Сахоруйко?
- Загоруйко!
- Ты его откопал, а русские его тут же...
- Что?
- Закопали! - Вытаскивает из стола фотографии. - У нас есть сведения, что Сахаруйко...
- Загоруйко!
- Черт, язык сломаешь... Его перевели на секретный Объект, нам неизвестный. С какой целью?
- Это шпионаж! - возмущается Ник.
- Это репортаж. Сенсационный, быть может, - поднимает палец руководитель. - Ты же у нас ас журналистики, так?.. Из аса воздушных трасс - отличный репортер. Самолеты, катастрофы, заводы, химики-крези - это твое, Ник!.. Погляди-погляди.
Журналист неохотно берет со стола фотографии:
- Новое химическое производство? Странно! Ни реки, ни дорог, ни труб.
- Страна ребусов. Загадочная русская душа.
- Да-а-а, но...
- А поможет нам с ребусом... - Шеф-руководитель топит кнопку вызова на столе. - Кажется, вы уже знакомы? Это - Николь.
На пороге кабинета появляется блондинка. Та самая, в мини-юбке. От удивления Ник открывает рот - и забывает его закрыть.
Алька умерла лет семь назад или двадцать семь лет назад - что не имеет принципиального значения. Она умерла, а я остался - лежал, ел черешню и плевал скользкими онкольными косточками в потолок, когда пришел Бонапарт, он же Бо, он же Боря, и сообщил:
- Она меня отвергла.
- Кто?
- Аида.
- А это кто?
- Наездница.
- Почему?
- Не знаю... - Пускал слюни и смотрел глазами грызуна. При этом жрал мою черешню вместе с косточками и беспрестанно сучил куцыми, словно ампутированными, ножками-ручками.
- Ты напоминаешь мне вождя, - сказал я.
- Вождя? - удивился мой приятель. - Какого вождя?
Однажды, когда мы жили, мама отвела меня и Альку в Мавзолей... долго тащила по военно-хозяйственной брусчатке... теряя в многоножной шаркающей пролетаризованной массе... находила... и мы висели на рефлексивных ее руках... и А. требовала:
- Хочу писать... хочу писать... хочу писать...
А я молчал, хотя тоже хотел... Мама религиозно закатывала глаза и молилась:
- Потерпи-потерпи-потерпи!
Как можно терпеть, если очень хочется?
И поэтому мы с А. толком не рассмотрели рыжеватую, как конский хвост, святыню.
Не знаю как Алька, у меня было единственное желание: чтобы организованная радетельная мука поскорее закончилась и я бы мог выпустить на свободу мной переработанную газированную воду, которой злоупотребил с единоутробной сестрой.
Когда же это наконец случилось под оккультированной бастионной стеной, я услышал радостный голос А.:
- Мама, а дедушка, который спит, засушенный, как кузнечик...
- Аля!.. - повело маму, епитимная тень от рубиновой звезды украла ее лицо.
- И нет! И нет, - пожалел я маму. - Он похож на Борьку!
У нашего дворового товарища была великолепная цесарская циклопическая башка. И вообще он был выродок, и на его глобальном дистрофическом лбу прорастала шишка, как, наверное, знак высшей небесной силы.
Позже я узнал: когда-то давно нашу святыню залило пахучими канализационными водами. По такому нечаянному случаю задали вопрос Патриарху всея Руси: мол, как святая церковь может объяснить подобный казус?
- По мощам и елей, - последовал велеречивый ответ.
Скрежет открывающихся металлических ворот с закрашенными разлапистыми звездами. На Объект въезжает разбитая грязная колымажка. Тормозит у Поста. Из машины вываливается очень нетрезвый человек:
- З-з-загоруйко! Ты где? Это я - Ваня! Смена в моем лице!.. Любаша, ты тоже выходи! Родине служить!
Из пикапчика выбирается пышнотелая хохотунья:
- Ванюша! Ты куда меня свез, негодник? Тута же край земли.
- ...и ни души! Кроме нас и Загоруйко! - Нетвердо вступает на ступеньки крыльца Поста. В руках бутылка с мутным самогоном. - Загоруйко, выходи мою химию пить!.. - Плюхается на ступеньку. - Любаша, Загоруйко это... - крутит горлышком бутылки у виска, - святой человек! Не от мира сего. Ученый, ой какой ученый!.. Только я, ик, ученее! Спроси - почему?
- Почему, пригожий?