Провокатор

- Вы свободны, господин маршал.

- Есть, господин Президент.

- Но я бы на вашем месте застрелился, - усмехнулось Высшее Лицо, продолжая глазеть в малосодержательное небо, где появились вороны.

- Есть! - И печатным шагом военачальник вышел из кабинета.

Со стороны солнца падал сокол - воронье, скандаля, прыснуло в разные стороны. Из-за птичьего гама выстрел прозвучал, точно хлопок новогодней хлопушки. Через несколько секунд дверь в кабинет приоткрылась. Не оглядываясь, Высшее Лицо спросило:

- Что?

- Господин маршал стрелялся, - сообщил секретарь.

- И что?

- Промахнулся.

Кричали вороны, и выли милицейские сирены. Я открыл глаза - будильник утверждал пять часов утра. Казалось, что мирный гражданский дом окружается спецвойсками МВД-КГБ-МО-ОМОН. Что за кошмарное явление? Потом ударили в дверь. Мне было плохо со сна, и тем не менее поспешил к жалкому последнему оплоту. Неужели меня хотят арестовать за вольнодумство и желание сделать народ счастливым?

Трое в гражданской одежде оттеснили мое тело в комнату, проверили остальные жилые и нежилые помещения. Я ничего не понимал.

- Утро доброе, утро доброе! - входил поджарый, энергичный, светящийся от избытка жизненных сил Борис. - Извини, что так рано, но вот нашел... окошко... Ты просил, чтобы я заехал, и вот я перед тобой, - пошутил, - как лист перед травой.

Младшего брата трудно было узнать. Он раздался в плечах, обматерел и даже как-то подрос. Чувствовалось, что имиджмейкеры работали в поте лица своего.

- Как чувствуешь себя, Александр? - посочувствовал. - Видок, как у трупа.

- Правильно, - согласился я. - Как может чувствовать себя труп?

- Да-да... - Рассеянно прошелся по комнате. Я обратил внимание на его туфли. Они были на модной дамской подошве. - Аида говорила, что ты почти труп. Это плохо.

- А что хорошо?

- Газеты читаешь? - повернул прекрасный государственный лбище на журнальный столик.

- Читаю.

- Почему тогда спрашиваешь?

- Сам знаешь, газеты у нас частенько врут.

- Не врут! - рассмеялся; приятная демократическая улыбка. - На сей раз не врут щелкоперы. Хотя давить их надо, как гнид. Ну ничего, я силенок наберу... я всем кузькину мать покажу!..

- Не торопись, - предупредил. - Не говори гоп, пока...

И тут затренькал телефон. Я лежал на тахте, и трубку поднял Бо:

- Аллэ! Вас слушают! Фу-фу, переберите номер, вас не слышно.

Никто не перебрал номер, и я понял, кто хотел узнать то, что хотел узнать.

- Ну? - спросил брат. - Что у тебя, а то меня ждут важные государственные дела.

- Ничего, - сказал я. - Хочу попрощаться.

- Почему?

- Умираю.

- Жаль. Интересные события грядут...

- Но это все уже без меня, - отмахнулся.

- Жаль-жаль. Прощай.

- Можно последний дать тебе совет, как брат брату?

- Ну? - глянул предательскими глазами раба.

- Никогда не торопись поднимать телефонную трубку в чужой квартире.

- Что? - Он ничего не понял, придворный шут, мечтающий о власти. Он пожал плечами и ушел, решив, вероятно, что мертвец заговаривается.

Разумеется, у меня был шанс выжить. Но от одной мысли, что меня положат на клейкую клеенку, оголят взрослый зад и в анальное отверстие будут проталкивать резиновый шланг для дезинфицирования... Нет, лучше смерть.

Или я не хочу больше жить вместе с терпеливым, Богом проклятым, затравленным, святым народом, давясь брикетами из очередных обещаний и новых надежд.

Над кремлевскими куполами зависли два вертолета. Медленно присели на брусчатку. Лопасти гнали мусорный ветер в лица встречающих. Наконец механический рев прекратился - из бортов запрыгали люди, среди них были Загоруйко и его друзья, которые оказались участниками столь эпохальных событий.

На столичной площади, где в центре, как символ тоталитарного прошлого, возвышался гранитный постамент, митинговали люди с алыми стягами. С кузова грузовичка выступал лысоватый человечек с воодушевленно-лживым личиком. Из шипящего динамика неслась позабытая революционная песня: "Мы наш, мы новый мир построим..." Под нее с хрустальным звоном молотили витрины буржуазных магазинов. Начиналась старая эпоха нового хаоса, разрухи и революционной целесообразности.

От уходящего солнца горят кумачом кремлевские купола и речная излучина. Тихие печальные коридоры державной власти. В одном из кабинетов нервничает Загоруйко:

- Теряем время. Сколько можно смотреть про Болванов? Не понимаю? Сами они там... болваны, что ли?

- Виктор Викторович, потерпите, - умоляет Вика. - Вопрос трудный. Решается судьба страны.

- Прекратите меня учить! - пыхает гений. - Кто вы такая? Пигалица, понимаешь! Безобразие! Судьба страны вот здесь!.. - больно хлопает себя по лбу. - И всего мира!.. И прекратите плакать!..

В это время дверь в кабинет открывается, на пороге - Ванюша и Любаша, глупо ухмыляющиеся. В их руках графин и стаканы.

- В чем дело? - настораживается Ник. - Водку нашли?

- Не, это вода, - отвечает Ваня. - Я ж побожился не пить проклятую.

- А что тогда?

- А это... никого нет. Нигде. Пусто!

- Ни души, - подтверждает женщина.

- Ни души? - переспрашивает журналист. - Следовало этого ожидать. Что будем делать?