Провокатор

- Ой, мамочки! - ужаснулась Любаша. - Ни за что!

- А как же наша любовь до гроба? - закричал Ванюша.

- Вот он и есть наш гроб-то...

Авиалайнер и автомобиль пока шли с равной скоростью. Трап удобно и удачно болтался над машиной. За считанные секунды, проявляя чудеса ловкости и мужества, Загоруйко с товарищами забрались в самолет.

Между тем скорость увеличивалась. Застопорив педаль газа и руль, Ник, подобно агенту 007, совершил отчаянный прыжок - и благополучно. Вскарабкавшись по трапу в лайнер, уже отрывающийся от полосы, журналист попадает в объятия друзей. Но раздается крик шефа-руководителя:

- И этот с вами, господа?!

Как наваждение... по трапу забирался болван, малеванный позолоченным суриком и с приметной вмятиной во лбу.

- Даешь мировую революцию! - утверждал он, пользуясь общей оторопью.

- Это он! - закричала Николь. - Которого я булыжником!

- Вижу, - спокойно проговорил Ник. И обратился к истукану: - У нас не подают, товарищ! - и легким движением руки отщелкнул зажим трапа.

Позолоченный идол рухнул в черную бездну небытия, а воздушный лайнер, искрящийся иллюминаторами и бортовыми огнями, набрав необходимую для дальнего перелета высоту, устремился к сияющим отрогам Млечного Пути.

По моей последней блаженной прихоти полутруп вывезли военным самолетом на море. И я лежал на теплом знакомом берегу... ракушки в песке... ракушечные мозги в цинковом помойном ведре... Зачем тогда жить? Жить, чтобы умереть?

Живые, крепкие, мускулистые солдатики отряда сопровождения разбили на камнях бивуак. Купались в холодном, прозрачном море, ловили рыбу, варили уху. Им повезло, молоденьким бойцам: вместо того чтобы шагать по плацу или рыть котлован, они весело проводят неуставной вечерок. Им повезло, потому что не повезло мне.

Впрочем, почему мне не повезло? Я жил как хотел и умру, когда захочу... Умереть не страшно, все равно что нырнуть в морскую волну, где тебя встретит незнакомый, пугающий мир небытия.

Потом, вздыбив наш походный лагерь, подлетел вертолет. Отяжелевшие от сна и безделья солдатики бежали к винтокрылой машине, и казалось, что сталактитовые ножи срежут бритые затылки... Им не повезло, солдатикам, что у меня появилась блажь поговорить с отцом, который, им на беду, оказался высокопоставленным военным чином.

Блажь мертвеца.

Я услышал хруст ракушек - отец шел пружинистым веселым шагом полководца.

- Как дела, сын? - Сел на тюбинговый валун. - Живешь? - На лбу пульсировал венценосный вензель.

- Живу, - ответил я. - Тебя можно поздравить с маршальским званием.

- Спасибо, - улыбнулся отец. - Это так, игра в бирюльки, а вот скоро... - И не договорил.

Солдатики снова разжигали костер, сквозь прибой, казалось, было слышно, как огонь своей воспалительной беспощадной плазмой рвет древесную мертвую ткань.

- Живешь, говоришь? - сказал отец и косящим взглядом проверил мою телесную немочь.

Я ошибся - ошибся в собственном отце. Я даже не мог предположить, что человек так может заблуждаться, как я. Так, как ошибся я, может позволить себе ошибиться только раб. Я - раб?

Я хотел спровоцировать народ, вытащив на кремлевский помост идиота. И делал все, что было в моих силах. Я надеялся, что народец, увидев над собой дегенерата, ужаснется и поймет, что жить так нельзя, если в кумирах ходит слабоумный малый, коим, безусловно, является Бо.

Но отец, как я понял, строит свою большую игру. Он воспользуется удобной ситуацией и сделает все, чтобы власть пала в его руки.

Между тем отец стащил полевую форму с погонами, где пластались маршальские звезды, и нагишом поскакал к студеному морю. Все-таки он был до безобразия здоров, бронетанковый бригадир. Потом с ненавистью растирал полотенцем атлетическое тело, кричал мне:

- Все хотят свободы! Будет вам свобода! Это я обещаю. Дадим стране свободу! Всем - свободу! Ничего, кроме свободы!

И я увидел в его налитых кровью глазных яблоках четкие зрачки убийцы.

- Жаль, что умираешь, сын, - проговорил он. - Интересные события грядут! - И поправил командирскую портупею.

- Я знаю.

- Что?

- Что будет с ним?

- С кем?

- Моим братом Борисом.

Отец отшатнулся; присел надо мной, пожевал губами, набрякал тяжелой венозной кровью:

- Кто тебе сказал о брате?

- Алька. Ты говорил с мамой очень громко...

- Что? - Диктаторские мышцы обмякли; неожиданно улыбнулся. - Ошиблась Алька. Борька мне как сын, но настоящий его отец - Борис Абрамыч... Понял?

- Да.

- Ну что еще у тебя? - Он торопился, защитник отечества.

- У меня просьба.

- Давай.

- Не звони, пожалуйста, в пять часов утра... в чужую квартиру...

- Ха! - сказал маршал. - Между прочим, квартиру тебе сделал я. Но если просишь, больше не буду звонить. Прощай.

- Прощай.

Сталактитовые ножи лопастей вертолета качнулись, поплыли по воздуху, ускоряя собственное вибромолотильное движение.

Я не поверил отцу. Как можно было верить тому, кто хотел взять власть над рабами любой ценой - даже ценой смерти собственного сына?

Я торопился закончить повесть и поэтому заснул в пять утра. И только уплыл в муть сна, как раздался дзинь-дзинь телефона. Я цапнул трубку и услышал визг П.А.:

- Ты что, с ума сошел?

- А в чем дело?