Сперва — новости для Хельги. Именно так решила Стелла, отправляясь повидать представителя Торговой Гильдии, незадачливого гнома Дарина Каменного Шлема, павшего жертвой бесячьей тяги к «красоте» и связанных с этим стремлением специфических алхимических снадобий. Приглашать его в замок или в иное место… было бы можно, но тот всё равно тянул бы до последнего, стремясь как можно реже показываться за пределами торгового представительства. Видеть глумящиеся над случившимся позором хари бесов во главе с Рувиком само по себе было для гнома жесткой пыткой, так ведь и другие воины и маги, находившиеся в Новом Кадафе, время от времени с усмешкой могли намекнуть Дарину о недавних событиях. Или начать нахваливать качество обслуживания в борделе, куда «некоторые стремятся столь быстро, что приводят в удивление даже заправляющую оным заведением суккубу».
Весомые такие причины удерживали гильдейского представителя. Стеллу же не удерживало ничего, да и почему бы наместнице князя не посетить местное отделение Гильдии… наряду с иными местами, куда стоило заглянуть.
Царящая в средоточии торгового духа мрачновато-унылая атмосфера ничуть не смущала воительницу. Что она, торгашей не навидалась в детстве и отрочестве? И гномы среди оных тоже часто попадались по понятной причине повышенной склонности представителей этого бородатого народца к деньгам. Отсутствие какой-либо симпатии и даже явная неприязнь тоже не заставляли нервничать — гномы, они на то и гномы, чтобы, надувшись, как обожравшаяся виверна, «воспарять» над всеми остальными. Хорошо хоть источают лишь презрение, а не то, что могут исторгнуть из себя особо пакостные представители семейства бесячьих.
Зайдя в комнату, посреди которой за массивным столом, заваленным бумагами, восседал Дарин Каменный Шлем, Стелла, без каких-либо колебаний, подошла к наиболее прилично выглядевшему креслу. Смахнула с него несколько каких-то запечатанных пакетов и устроилась поудобнее. На бурчание «его гномейшества» обращать внимание демонесса даже не собиралась. Это он в своей Гильдии может и являлся кем-то значимым, но не тут и тем более не для князя Хельги, мнению которого Стелла полностью доверяла и во многом разделяла.
— Хотел передать или сказать что-то важное?
— Не тебе, а твоему… хозяину, — в последний момент Дарин, явно решив сдержать склонность к хамству, заменил словечко «любовнику» или другое, ещё более нелицеприятное. Видимо, понял, что за подобное могут в прямом смысле яйца оторвать или что похуже сделать, после чего оставшееся отдать бесам на поживу. — Ответ из Золотого Каганата, насчёт пленника. Вот он.
Стелла взяла запечатанный свиток, который гном брезгливо, словно дохлую крысу, бросил на стол, предварительно достав из одного из ящиков стола. Сразу же раскупорила — Хельги заранее предупредил о том, что подобные письма должна вскрыть, изучить, а уже потом думать, стоит ли сообщать ему об узнанном — и погрузилась в чтение. С первых же строк, последовавших за вступительной частью, становилось ясно — содержание послания Хельги сильно не понравится. Воительница помнила, чего хотел её князь и возлюбленный от хана Бахмут-аль-Баграма — получения выкупа за жизнь его старшего сына и наследника Бадри. Только хан не проявлял особого желания, что совершенно не скрывал, излагая это в послании.
Читая письмо по второму разу, демонесса отмечала такие фразы, которые могли бы вызвать гнев у любого аристократа, не говоря уже о князе Инферно, который изначально относился к степнякам Каганата немногим лучше, чем к одетой в халат дрессированной мартышке. «…приходилось слышать, что в вашем вечно горящем Инферно любят использовать человеческих рабов для забав разных и необычных, поэтому могу предложить в обмен на возлюбленного сына тех рабов, что не один год стерегли моих дорогих наложниц от внимания недостойных». Или другое, не менее вызывающее: «…если вам не пришлись по душе сделанные ранее предложения, то готов расстаться с одним из «драгоценных камней» среди захваченных моими нукерами, а также купленной говорящей добычи — собранием зеленокожих затейников, чей вид заставляет восхищаться, ужасаться или и вовсе падать без чувств. Ни один из моих гостей, кому я показывал эти степные диковины, не остался равнодушным!».
И это были лишь два из чуть менее десятка предложений для «обмена». «Стерегущие наложниц рабы» — несомненно евнухи, поскольку таковы уж были давние и незыблемые традиции Каганата. Предлагать оскоплённых, несомненно сломленных созданий, которые ни на что не годны — иначе не находились бы на такой «должности» — в обмен на сына — явное оскорбление, показывающее, как мало хан заинтересован в получении своего наследника живым и здоровым. То же самое и относительно оркоподобных, которые могли понадобиться детям Инферно лишь для принесения оных в жертву на алтаре, но никак не более того. Тем более предлагаемый Бахмут-аль-Баргамом «набор» как казалось Стелле. являлся чем-то вроде цирка уродцев того или иного вида. В степях тоже любили разного рода диковинки, причём чем похабнее, тем оно и лучше.