Proxy bellum (СИ)

Англичане и французы и хотели бы увлечься с грязной болтовней, да журналисты их, после чистки, ставшей широко известной в узких кругах, не рвались. Выводы все сделали правильные. И… найти журналиста, который готов был поливать Союз помоями оказалось крайне непростой задаче. А даже если такой появлялся, то коллеги по цеху сразу же ему на ушко докладывали обстоятельства. После чего он тут же сдувался. Ведь деньги деньгами. А жизнь жизнью. И поверить в то, что правительство Франции или Великобритании станет очень уж дорожить жизнью каждого отдельного журналиста никто из них не мог. Да и не пытался, ибо это даже звучало абсурдно.

Оттого и буксовала привычная уже английская да французская истерика, которые в своем обыкновении раздували с XIX века. Союз же этим делом заниматься и не пытался. Зачем? Клеймить в чем-то противников глупо во время войны. Ну поорешь. Ну покидаешься фекалиями. Но потом ведь война закончится. А ничто не может идти вечно. И ты пойдешь с этими противниками торговать или еще как-то сотрудничать. С теми самыми, кого ты совсем недавно клеймил и смешивал с грязью. И как ты после этого будешь выглядеть? Правильно. Глупо. Очень глупо. Как дерьмо. А репутация такая штука, что ее легко потерять и сложно заработать.

Расчеловечивать врага и нагнетать имеет смысл только в двух случаях. Или ты понимаешь, что «потом» для тебя не будет и, проигрывая ты пытаешься как можно сильнее хлопнуть дверью. То есть, «уходя гасите всех». Или идет тотальная война на уничтожение тебя, и тебе нужно мобилизовать все что только можно. Во всех остальных случаях — это тупик. Более того — прекрасный способ самому себе подложить свинью… грязную, вонючую свинью…

И в данном случае не было ни того, ни другого.

Да, англичане и французы хотели провести государственный переворот в Союзе. С тем, чтобы свергнуть Фрунзе. Да, они стремились к расколу и ослаблению страны. Но в этом цель войны мало чем отличалась от аналогичной войны между Вилларибо и Виллабаджо в каком-нибудь 16 или 18 веках. И никто не хотел именно что физического уничтожения населения для освобождения так сказать жизненного пространства. Из-за чего подобные войны и не носили характера явного и системного ожесточения. Во всяком случае — несравнимо ни с первой, ни со второй Мировыми войнами.

И это хорошо. И это правильно.

Почему?

Так ведь война — это продолжение политики иными средствами. А политика — это искусство управления. Управление чем? Правильно, хозяйством. То есть, экономикой. Вот и получается, что война — это просто акт хозяйственной деятельности. Конечно, если ты дурак или под веществами, то да, можешь увлекаться всякими глупостями. Но вообще то война — это способ решения хозяйственных задач силовым путем. Не больше и не меньше.

И Фрунзе это понимал отчетливо.

Поэтому и не стремился раздувать пустую волну всеобщей истерии и ненависти, хотя и мог. Дурное дело, как известно, то нехитрое. Другой вопрос, что ударить по тылам неприятеля через дискредитацию личностей в администрации было и интересно, и полезно, и выгодно.

Ради чего этот процесс и затевался.

Михаил Васильевич мог давно закрыть всю эту историю, просто проведя всех задержанных через закрытые слушания. И тихо расстреляв. Ибо было за что. А приличную часть мог бы и по несколько раз расстрелять, если бы в реальности существовали некроманты и осужденных можно было воскрешать после казни.

Но нет.

Он не спешил.

И расследование продолжалось.

Дела росли.

Дела срастались-объединялись. И формировались в нечто поистине грандиозное…

И вот — первый день публичного слушания. В зале суда масса журналистов со всего света. Идет запись на кинопленку. Идет радиовещание. Прямое.

Причем не только на территорию Союза, но и за его пределы.

Зачем?

Никто пока не знает, но тот же Муссолини наготове. Он понимает — Фрунзе не пойдет на такой шаг, если ничего не задумал. В Париже и Лондоне — тоже напряжены…

Михаил Васильевич был вынужден присутствовать на этих заседаниях суда. Но сам не выступал. Он занимал позицию арбитра, наблюдающего над действом.

Выступали другие.

И начали эти другие издалека — с обвинения Троцкого в измене Родине. Что звучало достаточно… неожиданно что ли. Ибо любого революционера в общем-то под эту статью можно подвести без каких-либо хитростей да манипуляций. Отчего даже сам Лев Давыдович растерялся.

А вот дальше началось интересное. Потому что это обвинение требовалось как ядро, на которое впоследствии, как на снежный ком, стали наматывать дела остальных. Подтягивая и расширяя обвинение. Зачитывая заключение комиссий. Результаты эксгумаций. Показания свидетелей. И так далее. Уже через час работы суда стала проступать монументальность дела от которого заерзали очень многие.

Общая линия обвинения пыталась доказать, что в ряды революционеров «затесались» враги. И что преследуя интересы Финансового интернационала, они стремились разрушить Россию и вогнать ее в наибольшую разруху. И, вместе с тем, разжечь пожар Мировой революции, дабы он охватил всю Европу.

Зачем?