И та и другая точки зрения на финал «Невесты» при видимом различии имеют между собой общее: работу Чехова над текстом они объясняют внехудожественными, внетворческими факторами. Финал «Невесты» и в том и другом случае предстает как результат совершенного писателем насилия над своим замыслом, своего рода художественный компромисс.
Чехов при создании каждого своего произведения, разумеется, должен был считаться с возможным вмешательством цензуры и в процессе творчества предусматривать средства противоцензурной защиты своего детища. Особенно губительным в глазах писателя был бы цензурный произвол по отношению к уже завершенному творению. Подобные опасения приходили к Чехову и по поводу «Невесты» («Как бы моей «Невесте» не досталось от г. г. женихов, блюдущих чистоту Вашего журнала!» - из письма к В. С. Миролюбову от 9 февраля 1903 г.). Можно, конечно, предполагать, что творчество Чехова, протекай оно при иных общественных условиях, приобрело бы в чем-то иные черты. Но значительно сложнее и важнее понять его таким, каково оно есть, каким оно осуществилось вопреки враждебным обстоятельствам. И считать, что задачу интерпретации «Невесты», и в частности ее финала, можно свести лишь к указанию на цензурные
298
трудности, было бы упрощением исследуемой проблемы. К истолкованию произведения это имеет лишь частичное и нерешающее отношение.
Ни та ни другая из приведенных точек зрения не объясняют, почему в процессе работы над «Невестой» Чехов так последовательно и, очевидно, сознательно снимал все, что вело бы к конкретному и однозначному истолкованию ухода своей героини. Пора отказаться считать эту сознательную авторскую установку художественным просчетом Чехова, выражением его неумения справиться с новыми явлениями действительности или некоего компромисса, губительного для всего творческого замысла. Гораздо плодотворнее исходить из того, что целенаправленная работа Чехова над финалом «Невесты» делалась ради выполнения особой художественной и идейной задачи - создания образа-символа.
О символике «Невесты» не раз писалось в работах, посвященных последнему рассказу Чехова. Тем не менее пока можно говорить лишь об отдельных разрозненных наблюдениях, и непротиворечивое и цельное прочтение «Невесты» как рассказа, в котором писатель прежде всего решал задачу создания образа-символа, еще впереди. Но и то, что уже отмечено исследователями «Невесты», говорит о целенаправленной работе Чехова над символикой, о разнообразном и постоянно обогащавшемся арсенале приемов символизации в его произведениях.
В статье, посвященной «Невесте», Я. О. Зунделович писал о том, что именно недоговоренность была нужна Чехову в рассказе для того, чтобы «предельно индивидуализированная Надя превратилась в обобщенный образ «невест будущего» [6]. Исследователь обращал внимание на обилие «почему-то» в рассказе. Эти чеховские «почему-то» помогают воссозданию «общей смятенности мыс-
299
лей и чувств, смятенности как душевного тонуса, благоприятствующего созреванию революционных семян». И если, как подчеркивает Я. О. Зунделович, «конкретная невеста Надя ни на миг не превращается у Чехова в Невесту с большой буквы», это лишь отражает особенности бытования символики в реалистической ткани произведений Чехова.
Сколь «глубоко символичны» в «Невесте» описания природы, показал в своей монографии 3. С. Паперный: вокруг «мрачного, словно обреченного на слом дома бушует весна. Весна и будущее словно обступили со всех сторон бабушкин дом» [7].
Д. Максвелл в своей интересной статье о «Невесте» пишет о том же: «Надя и природа - единственные аспекты произведения, которые изменяются с течением времени. Все остальное остается статичным фоном, по отношению к которому может измеряться Надин прогресс. Постоянное возрождение природы подчеркивает уверенность в том, что Надя сумеет излечиться от всякого разочарования и будет продолжать движение вперед» [8].
Привлекая материал творческой истории рассказа, Г. П. Бердников отмечает, как в окончательном тексте, в отличие от чернового варианта, усиливается иной, помимо прямого и конкретного, смысл происходящих в рассказе событий. Учение, ради которого Надя едет в Петербург, «теряет свой прямой смысл, наполняется другим - более высоким, становится в одном ряду с мыслями о новой жизни, о воле, громадном, широком будущем» [9].
300
[1] «Содержание это довольно избито. такого рода повестей очень много в русской литературе», - писал по поводу подобного сюжета еще в 1860 году И. Панаев (Заметки Нового поэта. - «Современник», 1860, т. 83, октябрь, с. 385).
[2]
[3]
[4] Из многочисленных работ, посвященных творческой истории «Невесты», наибольший интерес представляют: