Проза Чехова: проблемы интерпретации

Приведем еще выдержку из работы Р. Хингли, стремящегося объективно осветить данную проблему: «Было бы трудно отыскать во всех его литературных произведениях какие-либо указания на отношение Чехова к религии. Он признавал православную церковь как часть русской жизни, и в портретах религиозных людей, которые он создавал, господствует отношение терпимости и беспристрастности, так что их легко по ошибке принять за произведения верующего. Это особенно справедливо в отношении «Архиерея», одного из самых тонких рассказов, в котором он нарисовал наиболее привлекательный портрет служителя церкви. Тем не менее собственные взгляды Чехова были полностью свободны от какого бы то ни было религиозного элемента» [10]. Зайцев в своей книге, пишет С. Карпинский, создал «слащавый и бесплотный образ святого Чехова, пользуясь смесью патоки, святой воды и дешевых леденцов»

Ш!

Споря с Б. Зайцевым и теми, кто разделяет его точку зрения, нельзя впадать в противоположную крайность, приписывая Чехову, например, намерение вести антирелигиозную или антиклерикальную полемику.

Неверно видеть в чеховском герое одиозную фигуру, представителя высшего духовенства, достойного осуждения.

290

То критическое, граничащее с гротеском отношение к высшему духовенству, которое приписывает Чехову В. Дювель, в действительности свойственно, например, Лескову в «Мелочах архиерейской жизни». Чехов и в данном случае сохраняет своеобразное место среди русских писателей.

Для Чехова его Петр - Павел прежде всего человек, облаченный в архиерейскую ризу, отягченный бременем, которое кажется ему не по силам. Все связанное с его привилегированным положением, что отделяет от жизни обыкновенных людей, тяготит его, и не случайно в предсмертном видении он представляется себе простым человеком, сбросившим, наконец, бремя власти и известности, вольным идти куда угодно.

Мать робеет перед ним, люди видят в нем только «архиерейское», а не человеческое, но ведь это сам он (и Чехов вместе с ним) воспринимает как проклятие, как непонятную загадку, трагическую нелепость жизни. Тема «человек и его имя», так остро прозвучавшая в «Скучной истории», почти пятнадцать лет спустя воплотилась в «Архиерее». Рассказ очень близок тому, чем жил сам Чехов как человек в последние годы. Одиночество, предчувствие близкой смерти, обилие мелочей, отрывавших от дела, множество посетителей и в то же время не с кем поговорить откровенно - такие мотивы наполняют его ялтинские письма, звучат они и в «Архиерее». Рассказ безмерно печален, и эту эмоциональную окраску читатель относит на счет самого автора [12].

Помимо того, что при прямолинейной антирелигиозной трактовке рассказа легко упустить из виду важное общечеловеческое содержание, заключенное в мыслях и чувствах умирающего героя, сведя все к «разоблачению

291

духовенства», при этом многое будет упрощено в мировоззрения Чехова: писатель превратится чуть ли не в борца с религией.

Мы видели, что Чехов настойчиво отстранялся от влияния религии, на вероискания и верующих он мог смотреть только со стороны: себя он относил к той части русского общества, которая «ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы религиозно-философские общества ни собирались» (письмо к С. П. Дягилеву от 30 декабря 1902 г.).

Но своеобразие позиции Чехова в том, что, оставаясь принципиально вне религии, он не делал в своем творчестве проблемы религии, как и иные «специальные» проблемы, ни предметом утверждения, ни объектом отрицания.

Он далек от того, чтобы вступить в полемику с богоискателями по принципиальным вопросам веры и безверия; в том же письме к Дягилеву, решительно отмежевав себя вместе с «образованной частью общества» от религиозных исканий, он делает характерную оговорку: «.хорошо это или плохо, решить не берусь...» Он как бы допускает, что в далеком будущем, через «десятки тысяч лет», человечество может познать «истину настоящего бога»; он только не допускает для себя возможности в настоящем принять существующие формы религиозности. Принципиально непримиримым к людям с религиозными убеждениями Чехов не был. Бесполезно искать это и в авторской позиции в рассказе «Архиерей».

Понимая, насколько вескими могут быть социальные причины, толкающие людей к религии («Мужики», «В овраге»), Чехов строит свое отношение к верующим, исходя из общих моральных требований. Изображая верующих в своих произведениях, он не стремится к тому, чтобы показать ложность (или истинность) религиозных убеждений своих героев; его авторские усилия находятся

292

в другой плоскости. Писатель дает оценку человеку, исходя не из того, верующий он или нет, а из того, каков он сам по себе: каковы его характер, жизненные убеждения и поступки.