Проза Чехова: проблемы интерпретации

Чехов изображает в «Архиерее» последние дни человека, искренне верущего, и делает это, как всегда, объективно, подходя к определенному явлению жизни как исследователь. При этом, естественно, в многоплановую характеристику священнослужителя включается в его отношение к религии и к церкви. Но Б. Зайцев безоговорочно утверждает, будто Чехов смотрит на все «глазами преосвященного Петра» (с. 252). Он смешивает при этом две разные вещи: Чехов, каков он вне своих произведений (мы знаем о его принципиальной внерелигиозности), и Чехов как автор рассказа «Архиерей», применяющий в качестве литературного приема «видение глазами героя» - прием, многократно опробованный Чеховым в рассказах о конокрадах и инженерах, террористах и монахах, мужиках и чиновниках, убийцах и душевнобольных. Увы, рассчитанный на читательскую чуткость и доверие, прием этот в критике не однажды оборачивался против Чехова. Слова и мысли героев выдавались за авторские.

287

Л. Толстой осмеивал православную литургию, например, в «Воскресении», тогда как Чехов говорит о светлых чувствах молящегося в храме архиерея. Но Чехов бесконечно далек от какого бы то ни было решения вопросов религии и церкви, в то время как у Толстого враждебность к попам и обрядам соединялась со стремлением учить, как именно следует служить Христу.

Дело не только в очевидности той дистанции, которая отделяет автора от героя, Чехова от верующего архиерея. И при объективной манере повествования могут проводиться идеи религиозные (о чем, кстати, свидетельствуют некоторые беллетристические произведения Б. Зайцева).

Разумеется, для писателя небезразличны и сословие, и сан его героя. То, что главный герой рассказа - архиерей, давало Чехову возможность изобразить ситуацию, близкую к своей собственной судьбе. Его герой - человек из низов, достигнувший, казалось бы, всего, о чем мог когда-то мечтать; это и человек, призванный быть учителем жизни и сам бьющийся над ее неразрешимыми противоречиями и загадками; это и человек, вознесенный своим положением над другими и так нуждающийся в обыкновенном человеческом общении.

И в то же время «Архиерей» - не «узкоспециальная» вещь, посвященная изображению быта высшего духовенства. Главное в чувствах и переживаниях архиерея Петра не связано с его сословием или саном. В рассказе об умирающем архиерее затрагиваются коренные вопросы жизни: какие радости доступны человеку в жизни, что отравляет ему жизнь, как человек относится к смерти... Это проблемы, касающиеся человека «родового», человека любого сана и звания, хотя автор точно обозначил «видовые»

приметы своего героя.

Поэтому важно уяснить, к чему приводит Чехов своего героя перед смертью, каков исход его мучительных размышлений над противоречиями и тайнами бытия.

288

«Он думал о том, что вот он достиг всего, что было доступно человеку в его положении, он веровал, но все же не все было ясно, чего-то еще недоставало, не хотелось умирать; и все еще казалось, что нет у него чего-то самого важного, о чем смутно мечталось когда-то, и в настоящем волнует все та же надежда на будущее, какая была и в детстве, и в академии, и за границей» (10, 195). Оказывается, что сан и вера--это еще не все, что не хочется расставаться с надеждой, что в этой, земной, жизни Петр еще не получил того, на что надеялся. Все это земные, свойственные любому человеку чувства; автор не приводит героя ни к раскаянию в земных делах, ни к слиянию с богом и отрешению от «плоти»; он лишь констатирует, что все привязанности и мечты искренне верующего человека все равно связаны со «здешней жизнью».

И потом, в самый последний день, «представлялось ему, что он, уже простой, обыкновенный человек, идет по полю быстро, весело, постукивая палочкой, а над ним широкое небо, залитое солнцем, и он свободен теперь, как птица, может идти, куда угодно!» (10, 200).

«Шел он, конечно, просто к богу», - уверяет своих читателей Б. Зайцев (с. 229). Совсем не то у Чехова: смерть освобождает героя от житейской суеты, тягот, он обрел, наконец, в вопле матери свое настоящее имя, обрел свободу!

Истинная красота, истинная трагичность рассказа «Архиерей» пропадают в интерпретации Б. Зайцева, принесены в жертву предвзятости и тенденциозности авто- 289

ра[9]. Большинство западных литературоведов, следуя за Б. Зайцевым, материал «Архиерея» привлекают для того, чтобы доказать религиозные или клерикальные симпатии Чехова. Некоторые из них делают оговорки, что Зайцев, может быть, идет слишком далеко» в своих утверждениях (Р. Г. Маршалл), но действительной критики концепции Зайцева не дают.