Проза и публицистика

   – Как надел он эвто, парень, ризу-то навыворот, да как начал откачивать басиной-то своей: "Не благословен, мол, бог наш, не всегда, не ныне, и не присно, и не во веки",– так Шабалин-от так и "ошалел" на месте, где стоял; опосля, известно, опомнился – всучил ему сигнацию, каку требовалось... Отец Миколай-от крутологовскому смотрителю опосля сказывал, вдолги уже после свадьбы-то, а смотритель-то мне: по науке, говорит, тепериче так выходит, что ежели ты на семьдесят втором году венчаешься – семьдесят два рубля с тебя получки. Так вишь он, братец ты мой, каков у нас попина эвто-та... одно слово!..

   – Т-а-ак... Это он, выходит, с младенчества, надо быть, еще испорчен...– глубокомысленно замечает кум.

   – Надо полагать – не доделан...– вставляет свое соображение мизерный мужичок, рассчитывая еще на косушку.

   – Алибо переделан,– важно произносит целовальник окончательное мнение:– все поп, а не черт.

   Все единодушно хохочут, исключая дремлющего солдата.

   В кабак быстро входит долговязый молодой парень, очень сильно напоминающий фигурой того самого мужика, с которым встретился отец Николай у своих ворот, когда с таким, можно сказать, наслаждением покидал родимые "Палестины". Вошедший вместо поклона молча потряхивает курчавой головой каждому из присутствующих отдельно.

   – Здорово, Селифошка!– радушно приветствует его целовальник.– Что мать-то? Какова?

   – Чажела, парень, шибко,– уныло говорит новый посетитель,– исповедаться просится...

   – Ну, как ты, што же?

   – Да ходил к отцу Миколаю: неколи,– говорит парень; – надо быть, к заседателю новому, парень, пошел. Чего, парень! – совсем умират старуха.

   – Эвто уж, братец ты мой, что к заседателю – верно! соображаешь, целовальник, верно, а давиче приходили – (вместе).

   – Не (не разб.) сам-от – сказывал писарь.

   – Эвто, братец ты мой, он и мне, писать как-от, вчерась рассказывал, а тебе, говорю: одно слово – ведро взял! Што же он тебе тепериче баял, поп-от?

   – Да чего? – сказывал я тебе: неколи, мол, лишь теперь; приду ужо как опростаюсь... Весь-то и сказ в том.

   – Ну, значит, жди его тепериче на заутреню к вечерне,– с полной уверенностью в голосе замечает целовальник: – ведро-то, мое, парень, тоже не скоро тепериче опростать... Вот, надо быть, братец ты мой, дым-от подымут вдвоем... из экой-то пушки! – обращается он уже к куму.

   – Т-а-ак...

   – Писаренок давиче, как за ведром-от приходил, говорит: деньги отдаст,– велел сказать,– как жалованье получит. Извольте, мол, с нашим почтением; а сам думаю про себя: давно уж, мол, кукушка-то собирается гнездо вить, а ты и жди его, гнезда-то эвтого, опосля дождичка в четверг...

   – Любит – выходит – даровщинку-то? – глубокомысленно вопрошает кум.

   – Эвто уж, братец ты мой, первая примета у них, у начальства-то нашего, я тебе говорю: яма – народ! одно слово. Тоже тепериче и насчет сладкой проговаривался,– говорит: это писаренок-от мне давеча подпускает, значит, соображение свое. Известно, отмалчивался: ужо, говорю, к празднику проставим. Думаю про себя: жалко, мол, тепериче, каких нет поколева, таких горьких домов, чтобы сладкой-от, к примеру; нализывать вас, завсегдатаев, милости просим: завсегды можем ублаготворить, по всем правилам... Верно? – обращается целовальник к своему обществу.

   – Т-а-ак...– соглашается кум.

   – Тогды и упорствуешь,– в свою очередь заявляет парень, облизывая себе губы с таким видом, как будто уже принимает участие в этом "пользовании".

   – Поди, Селифошка, угощаться станешь? – спрашивает его целовальник, как доскональный знаток человеческой натуры.

   – Конечно, Онисим Филиппыч,– потому горько мне таперь... шибко...– говорит Селифошка, пригорюнившись.

   – Известно, не чужа она тебе, мать-то...

   – Кабы той отпустил, што осонесь дал, как тятька помер...

   – Это "вороти мозги на сторону-то"? Так уж пониче нет. Была, да вся вышла, а другая у нас тепериче на лицо (не разб.), "сообрази – но нюхай!" (не разб.) почище будет.

   – Вали, хоть ее,– не объедешь! – основательно замечает парень,

   – Первосортно дело, братец ты мой, особливо тепериче супротив печали...– утверждает целовальник, суетясь подкрепить скорее слабую человеческую натуру своего ближнего.

Софья Бессонова

Повесть

I