Проза и публицистика

   Через минуту вошел казак. Сему храброму воину, вероятно, очень редко случалось бывать в изящной, ярко освещенной лампами гостиной и особенно объясняться с таким обществом, где, по его мнению, все, не исключая и дам, были "высшим начальством": он, бедный, так разметался на паркете, что, не в силах будучи отыскать сразу глазами свое "ближайшее начальство", водил только носом во все стороны, как будто надеялся в эту минуту только на одно обоняние.

   – Ну, что? проводил? – обрадовал его Вахрушев своим басом.

   – Проводил, васкородие.

   – Куда же ты его проводил?– спросила мадам Матюнина.

   – До крыльца, васкородие.

   – А не знаешь, какая с ним приехала женщина?– полюбопытствовала Столбова._

   – Гориишная, васкородие.

   – Горничная?

   – Точно так-с, васкородие.

   – Ну, а этот, что с губернатором вместе сидел – не знаешь, кто такой?– вставила свое словечко мадмуазель Снарская.

   – Не могу знать, васкородие.

   – Ничего не приказывал?– спросил Вахрушев.

   – Никак нет-с, васкородие.

   – Как же ты, братец, не узнал...

   – Старался, васкородие: не сказывают.

   – Кто не сказывает?

   – Енаральский камельдинер, васкородие.

   – А что, как тебе показалось – сердитый новый губернатор?– спросила Падерина.

   – Никак нет-с, васкородие: полтинник на водку пожаловали.

   – Как?! Дал полтинник?

   – Точно так-с, васкородие.

   – Сам дал?

   – Своими руками, васкородие.

   – Ты взял?– спросил Вахрушев, нахмурясь.

   – Не брал, васкородие: приказали.

   – Что ж говорит?

   – Выпей, говорят, васкородие, за мое здоровье.

   – Я вам говорил, господа, что... мальчишка,– хотел было сказать в горячности армии подполковник, но вспомнил о казаке и невольно прикусил язык.

   – А жандарм там?– спросил он только.

   – Поставлен, васкородие. Отпустили: до завтрева, сказали, не надо.

   – Хорошо, ступай.

   Короткие официальные ответы казака произвели почему-то весьма дурное впечатление на Вилькина, между тем как остальное общество, в том числе и сам Вахрушев, осталось ими почти довольно; так что, когда гости мадам Матюниной, исчерпав до конца насущную тему, стали сейчас же после ужина разъезжаться домой,– правитель канцелярии, садясь на свою пролетку, заметил вскользь армии подполковнику, как будто шутя, но тем не менее чрезвычайно колко:

   – А вы у нас, однако ж, плохой градоначальник: не знаете, кто к вам в город въезжает! – Пошел!

   И не сказал больше ни слова; закутался и уехал.

VI

Глава губернии и "сердце губернии"

   На другой день утром, в одиннадцать часов, Вилькин отправился представляться новому губернатору. Жандарм доложил ему в передней, что его превосходительство "давно уже встали". Войдя в приемную залу, Николай Иваныч сразу заметил у окна "тощую фигурку среднего роста в коротенькой визитке", как рассказывал он в тот же день за обедом остряку Падерину. "Фигурка стояла к нему спиной и внимательно записывала что-то в памятную книжку, не замечая его прихода. Правитель принял ее за того "маменькиного сынка", которого, по вчерашней догадке полицмейстера, "привез с собой служить" новый губернатор. Постояв минут пять в простом ожидании, Николай Иваныч самым утонченным образом обратился к "фигурке":

   – Позвольте узнать... извините... могу я видеть его превосходительство?

   "Фигурка" быстро обернулась и, увидав перед собой изящного чиновника во всей форме, слегка поклонилась и тихо выговорила:

   – Я губернатор. Что вам угодно?

   "Тебя, действительно, надо сказываться, что никак не примешь за губернатора",– с досадою мелькнуло в голове правителя,– и он отрекомендовался.

   – Ах, извините и меня... я еще не одет. Прошу покорно в мой кабинет пожаловать: я сию минуту...– сказал губернатор светски-любезно.

   Он быстро прошел через кабинет в уборную. Николай Иваныч остался в кабинете. Воспользуемся отсутствием его превосходительства, чтоб сказать два слова о его наружности. Вилькин был не совсем прав в своем мгновенном приговоре. Павел Николаевич Арсеньев хоть был, точно, немного сухощав, по зато вся фигура его была изящна; и хотя, действительно, в его лице не замечалось никакого "губернаторства", тем не менее это бледное и умное лицо с выразительными темными глазами было чрезвычайно строго и солидно. К этому серьезному лицу очень хорошо шли небольшие черные бакенбарды, замеченные вчера полицмейстером и не усмотренные сегодня правителем при входе; они так близко сходились у подбородка, что с первого взгляда можно было подумать, что новый губернатор носит бороду. Как бы то ни было, Вахрушел был отчасти прав, сказав, что для губернатора он еще очень молод: ему было, точно, только тридцать два года, непривычному глазу он казался и еще моложе; но (не разб.) знаток человеческого лица, привыкший читать в выражении глаз и в улыбке, невольно сказал бы, что его превосходительство по жизненной опытности гораздо старше своих лет.

   – Очень рад познакомиться с вами, г. Вилькин,– сказал губернатор, входя в вицмундире и здороваясь с правителем рукой.– Садитесь, пожалуйста,– добавил он и с безукоризненной вежливостью придвинул ему кресло.

   "Тонкая, должно быть, ты штука!" – подумал Вилькин, развязно садясь.

   – Ваше превосходительство, вероятно, изволите очень устать с дороги?– спросил он вкрадчиво.