Проза и публицистика

   – Што ж! Можно тепериче и эдак сделать; да ты лучше не брезгуй нашей постелью-то: на ней, к примеру, и не валялся еще никто, дочке в приданое излажена.

   Балашев как будто обиделся.

   – Я и не брезгую, но жарко так спать будет,– возразил доктор.

   – Говорится: пар костей не ломит. Ну да ладно; ужо вот дочка перестелет вам как надо, только с самоваром да с чашками управится. Де она у меня там, востроглазая, застряла? – проговорил Никита Петрович и поспешил выйти.

   Минут через пять к Матову вошла с чайным прибором на подносе молоденькая девушка лет двадцати, одетая в розовый ситцевый сарафан. Она была такой поразительной красоты, какую можно встретить между простонародьем разве только как весьма редкое исключение. Шелковистые светло-русые волосы, с густой, гораздо ниже пояса, распущенной косой, совершенно бирюзового цвета глаза, немного смуглые румяные щеки и пышные пунцовые губы – все как-то удивительно гармонировало между собой в этой красивой девушке; даже некоторая деревенская угловатость манер нисколько не отнимала прелести у ее роскошно развившихся форм, придавая, напротив, всем их движениям какую-то своеобразную, чарующую грацию. На лице красавицы то и дело мелькала заразительно-лукавая усмешка.

   – Здравствуй-ко! – поздоровалась она с доктором, оригинально кивнув ему головой вместо поклона и ставя на стол поднос.

   – Здравствуйте! – не вдруг сказал Матов, очевидно, залюбовавшийся ее пленительным взглядом.– Вы не дочь ли здешнего хозяина?

   – Дочка.

   Она зарумянилась вся как маков цвет.

   – А зовут вас? – полюбопытствовал Лев Николаевич.

   – По имени-то как зовут?

   – Да.

   – Авдотьей.

   – Ну, так вот познакомимтесь же, Авдотья Никитьевна,– радушно молвил доктор, подавая ей руку,– нам ведь теперь частенько придется встречаться. Прошу любить и жаловать.

   Девушка покраснела еще больше, но глаза ее смотрели бойко и без смущения, когда она, не взяв протянутой ей руки и торопливо уходя, насмешливо проговорила:

   – Ужо вот дай управиться...

   Матов проводил ее глазами до двери. "Какая королева мне прислуживает!" – невольно подумал он, когда через минуту она вернулась с тяжелым самоваром в руках, вся раскрасневшаяся от напряжения.

   – Вы, кажется, за ягодами ходили сегодня, Авдотья Никитьевна? – обратился к ней Лев Николаевич.

   – Ходила, да мало набрали: Евгенья Александровна помешала.

   – Как же так она вам помешала?

   Доктор совсем было насторожил уши.

   – Да ну тя с разговорами-то!– круто обрезала она его вдруг.– Тятенька вон соломы велел еще сюды принести. Тут-то чего не спишь?

   Девушка указала на постель.

   – Жарко будет,– отозвался Матов.

   – Вишь ты какой прохладный! – улыбнулась она не без насмешки и опять торопливо вышла.

   Лев Николаевич принялся хозяйничать около стола, нетерпеливо поджидая ее возвращения; но ожидания доктора не оправдались: перестилать постель явилась толстая, неуклюжая работница, представлявшая совершенный контраст с хозяйской дочерью, которая почему-то не соблаговолила больше показаться в этот вечер приезжему. Дождавшись окончательно переустройства своего ложа, Матов раскупорил привезенную с собой бутылку рома и через работницу пригласил к себе хозяина на чашку чаю.

   – Признаться, мы уже спать хотели укладываться,– сказал Никита Петрович, помещаясь за самоваром, напротив доктора.– А знатный у тебя ромец! – похвалил он через минуту, с видимым удовольствием отведывая горячий пунш из предложенного ему стакана.– Видать, што с собой привез.

   – Да здесь, я думаю, и совсем не достанешь,– заметил Лев Николаевич.

   – Достать-то оно пошто не достать, достать можно; да только здешний-то супротив твоего не выгорит. А што, ежели я, к примеру, вашу милость спрошу: он тепериче, надо быть, от простуды пользителен, эвтот самый ром?

   – Да, согревает хорошо.

   – Зимой эвто прошедшей я в наледь попал, а Петр Лаврентьевич, дай ему бог здоровья, мне и присоветовал: рому, говорит, напейся горячего, дак как рукой сняло!

   – Кто же это Петр Лаврентьевич?

   – Да управляющий здешнего заводу, Терентьев по фамилии-то он показывается; уж такой до нашего брата душа-человек, што не знаю, как тебе и сказать.

   "А ведь я где-то уже слышал это имя... только когда же, в самом деле?" – подумал Матов, усиленно напрягая память, и ему вдруг пришло в голову то место рассказа князя, где последний упоминал между прочим о сомнительном ливрейном лакее, сопровождавшем за границу его загадочную тетушку. "Да, без сомнения, это должно быть одно и то же лицо, и мне, как теперь оказывается, пожалуй, действительно придется распутывать здесь некий романтический узел",– опять подумал Лев Николаевич, чрезвычайно заинтересованный настоящим открытием.

   – Хороший, вы говорите, человек этот Терентьев? – громко переспросил он хозяина.– И давно управляет заводом?

   – Да как вам сказать, не соврать? Надо быть, больше году: с год-то уже тепериче прошло, как я здеся, а он до меня еще был.

   – Вы сами-то разве не здешний, хозяин?

   – Нет; мы издалече – сибирские.