Проза и публицистика

   "Милостивая государыня, Евгения Александровна, при нашей неприятной встрече сегодня утром вы изволили заявить мне, что сочли бы за бесчестие видеть меня у себя в доме. Позвольте мне надеяться, по крайней мере, что вы не сочтете новым позором для себя, если я в качестве человека, не имеющего никаких причин не уважать вас, решаюсь немедленно потребовать от вас отчета в вашей дерзкой фразе, которую, в силу указанного сейчас мотива, ни в каком случае не могу оставить без разъяснения. Может быть, мне суждено получить отказ и в этом, совершенно справедливом требовании.. Тогда я вынужден буду обратиться к вам уже с прямым вопросом: соответствует ли ваша смелость на словах храбрости на деле? Вы назвали глупостью мои слова, когда я выразил сожаление, что на вашем месте не было в ту минуту мужчины. Позволяю себе спросить теперь: какого же удовлетворения могу я получить от женщины за незаслуженно наложенное ею пятно на мою честь? Потрудитесь принять в соображение при этом, что я всегда считал ваш пол равноправным с моим и привык видеть в каждой женской личности тот высокий образ, какой носила и моя покойная мать. Честный ответ на честный вопрос обязателен, по-моему, для всякого сколько-нибудь уважающего себя человека, и если вам угодно будет обойти молчанием настоящее письмо, то я не поставлю в особенную честь себе, что потрудился написать его.

   А пока примите, милостивая государыня, искреннее уверение в моем совершенном почтении.

Лев Матов".

   Кончив писать, доктор впал в минутное забытие и, даже ни разу не пробежав вновь глазами своего оригинального наброска, стал торопливо заклеивать его в конверт петербургской работы с изящно вытиснутыми буквами на месте печати. "Кажется, уж я и сам начинаю сходить с ума на здешней заразительной почве",– подумал он только, быстро подписывая адрес.

   – Любезный хозяин! – позвал наконец Лев Николаевич Балашева, слегка приотворив дверь в его половину.– На одну минутку.

   Никита Петрович не замедлил явиться.

   – У меня будет к вам большая просьба, хозяин,– обратился к нему Матов, смущенно повертывая в руках только что изготовленное письмо.– Не возьметесь ли вы передать вот эту записку сегодня же г-же Белозеровой?

   На лице старика, в свою очередь, выразилось крайнее смущение.

   – То есть эвто помещице нашей, што ли? – медленно переспросил он, почесав кончик правого уха,

   – Да.

   – Не могу никак я тепериче эвтого самого, не могу, хоть бы и рад угодить тебе всем сердцем,– проговорил Балашев, выступая на полшага вперед.– Эку ты мне задачу мудрену задал! – вздохнул он после минутного молчания.– Как ни верти ее – все, значит, дело дрянь выходит: перво-наперво, меня туды дальше двора и не пустят; второ, коли н проберусь как-нибудь на кухню, дак опять же; в горницу не допустят, а записочку вашу никто не посмеет к ней понести, эвто уж как пить дай. Неладное вы дело задумали... Да тебе что от нее надо-то, ты мне скажи?

   – Просто пишу ей, что хочу познакомиться,– солгал Матов.

   – Эка ты задача, право! – повторил Балашев, опять почесав кончик уха.

   – Уж как-нибудь сослужите вы мне эту службу, хозяин,– вкрадчиво попросил доктор.– Вот мы и поквитаемся за ружье.

   – Так, так...– задумался Никита Петрович.

   – Так что же, хозяин? Решайтесь! – уговаривал его Лев Николаевич.

   – На эдаки дела тоже решиться, дак надо сперва с подушкой ночь потолковать... Ну! Да уж нечего делать, человек-то ты будто душевный, надо как-нибудь оборудовать дело; для другого кого не достичь бы того и за тысячу рублев, а для тебя завсегда удружу. Мы вот ужо как эвто справим: Авдотью я туда пошлю – верное так дело-то у нас будет: Евгения Александровна ее любит. Э-эх! – с чувством заключил Балашев.– За что ружье... да я не знаю... да я бы, кажется, девки тебе моей не пожалел, не токмо што... Вот што!

   – Постараюсь пригодиться и я вам в другой раз,– ласково заметил Матов, вставая и трепля старика по плечу.– Спасибо, хозяин!

   После непродолжительных совещаний Авдотья Никитична накрылась красным платком и отправилась в путь. Доктор торжествовал теперь, уверенный, что его письмо дойдет, по крайней мере, по назначению. Тем не менее он сидел как на иголках, дожидаясь возвращения хозяйской дочери. Прошел, однако, час, а ее все но было; убежало еще полчаса – все нет. Наконец, когда на двор залегла уже темная ночь, Лев Николаевич невольно вздрогнул, услышав скрип отворяемой наружной двери и шорох торопливых шагов в сенях. Это действительно возвратилась Авдотья Никитична.

   – Ну что?.. Благополучно ли сходили? – не дал ей Матов даже переступить порога.

   – Кабы знала я, так ни за что бы не пошла; лучше и не посылай в другой раз,– сердито ответила девушка, запыхавшись от скорой ходьбы.– Евгения Александровна таку мне гонку за тебя дала, што я просто со стыда у ней сгорела... На вот, читай... писулька тебе,– прибавила она, неловко доставая из-за ворота рубашки запечатанную черным сургучом записку.– Все тут тебе прописано.

   И Авдотья Никитична, наскоро передав доктору принесенный ею ответ, тотчас же ушла, с явным неудовольствием хлопнув за собой дверью.