Проза о неблизких путешествиях, совершенных автором за годы долгой гастрольной жизни

И остался жив, по счастью. Только вот беда: уже я не брожу по городам, куда привозят, не хожу в музеи местные, и даже на блошиный рынок не прошусь, а только сплю в гостинице все свободное время. По простой причине – плохо стал ходить, болит ужасно бедренный сустав. Уже к врачу я с этим обращался:

– Доктор, – говорю, – истерся у меня этот сустав проклятый.

Эскулап на меня зорко посмотрел и утешительно сказал:

– Давно пора.

Он, правда, мне какую-то настойку выписал – она как будто возвращает суставам их былую эластичность, только я не верю в эти чудеса и даже раскупоривать ее не стал.

Однако же в один музей я все-таки сходил. Он в городе Ульяновске, в том доме, где родился Ленин. Нет, я вовсе не фанат этого черного гения, а просто один миф хотел проверить.

Я много раз уже читал и слышал этот сюжет, ничуть в него не верил, но в тех бумагах, что от Гриши Горина остались, прочел, что эту историю ему рассказывал (понизив голос) Николай Акимов, знаменитый худрук знаменитого Театра комедии (теперь – его имени). Рассказывал всерьез, и я решил в музее счастья попытать.

А легенда и правда на шекспировские страсти тянет. Будто Мария Александровна, будучи фрейлиной при дворе Александра III, родила от него своего старшего сына (в честь отца – Александра), и ее, во избежание всяких толков, сплавили в захолустный город Симбирск, выдав замуж за смотрителя училищ Ульянова. И когда сына Александра арестовали за подготовку покушения на монарха, будто бы кинулась несчастная мать в столицу, и ее немедленно принял царь, и они вместе ездили в тюрьму – уговорить их сына, чтобы написал прошение о помиловании. Но Александр только проклятиями отвечал, и самодержец был вынужден подписать указ о смертной казни. Только не казнили этого мальчишку, а пожизненно заточили в крепость, где он впоследствии и умер.

Вот такая была душещипательная история, и я поэтому в музей поперся. И простейшую разгадку там услышал. При императорском дворе действительно была когда-то фрейлина по имени Мария Александровна, и грех такой случился у нее по царской прихоти (или похоти), и в самом деле сплавили ее куда-то. А потом взыграла буйная народная фантазия (или по пьянке кто-то сочинил такую завлекательную байку), и родился, расцветая в пересказах, этот трогательный миф. В который искренне поверили даже такие мудрые люди, как великий режиссер и сценограф Акимов.

Я в этих городах много записок получил.

И хоть хвалебные (благословляющие даже) я немедля рву, было среди них четверостишие, которое меня заставило чуть ли не прослезиться. Вот оно:

Евреев мы не любим неспроста.
Но я скажу вам честно, без обмана:
Хоть есть еще обида за Христа,
Но я им все прощу за Губермана.

Впрочем, еще одно четверостишие настолько мне прекрасным показалось, что его я тоже приведу:

Любовь не делает любимым;
Любовь не делает счастливым;
Любовь лишает нас покоя;
Да что же это, блядь, такое?

Ну вот, осталось рассказать о человеке, которому посвящена эта книга.

Миша Юдсон был душой необычайно чист, очень умен и благороден. Учитель математики из Волгограда, он и разумом, и сердцем преданно служил литературе. И фантастическая начитанность ему в этом помогала. Обладал при этом феноменальной памятью.

В Израиле сложилась его жизнь совсем не очень. Жил он сперва у одной сердобольной старушки, потом снимал крохотную комнату (стол и кровать там помещались) где-то в Тель-Авиве. А вот ел только раз в день (сам мне рассказывал). Несколько любящих друзей его подкармливали. И одевался он с чужого плеча. Много писал всяких рецензий – откликов на книги русскоязычных местных писателей, расхваливая их – безбожно и талантливо. Немыслимое доброжелательство источал этот неприкаянный литератор. И книгу сочинил он изумительную – «Лестница на шкаф». Смешную и кошмарную антиутопию о России, Германии и Израиле. Я такого уровня книг ни разу не читал.

Потом стал издавать журнал – дело было коллективное, но явно Миша был душою и мотором этой суетной затеи. Тут и случился ураганный рак. Он мне звонил за месяц до кончины – чтобы попрощаться. Сперва поговорил с моей женой (а Тата его очень любила, хотя совсем не разделяет большинства моих дружеских пристрастий). Сказал, что его уже, в сущности, нет, одно легкое напрочь отказало.

А потом взял трубку я, он очень говорил спокойным голосом, но с очевидностью прощался. Мишка, ошарашенно сказал я ему, да ты сошел с ума (я крепче выразился), а кто ж теперь напишет обо мне достойный некролог? Мы оба засмеялись.

Я уехал на гастроли и уже где-то в пути получил известие о случившемся.

Если бы ты, Мишка, знал, какое чувство дикого сиротства испытал я, узнав о твоем уходе! Да к тому же был ты праведником явным, будешь ты в раю наверняка, а значит, мы с тобой уже никак не повидаемся в дальнейшем.