Проза поэта

И, по совету грузчиков, матросов я добился того, что мне купили гармошку дома, и вот скоро заиграл, запел:

Хаз-Булат удалой,
Бедна сакля твоя.

Много выучил песен и распевал на дворе матросам под гармошку.

Много, жадно читал, много писал стихов и прятал, затаив неодолимое желание стать когда-нибудь поэтом.

В школе читал наизусть заданные стихи лучше всех и легко, отлично писал школьные сочиненья, но никому никогда не говорил, что сочиняю свои стихи, ибо боялся насмешек, так как считал свои стихи плохими: ведь никто не учил меня и никто моей судьбой не интересовался.

Только и ждал: вот вырасту, стану умным, самостоятельным и тогда…

Ого! Тогда что-нибудь выйдет.

Кама

По-настоящему серьезно я возлюбил волшебницу Каму после того, когда тонул в ней шестой раз: едва из-под плотов вытащил меня за волосы рыбак.

Обсушиваясь у костра в качестве бывшего утопленника (чтобы об этом не узнали дома – ни-ни-ни, а то прощай рисковое рыбатство!), я призадумался и решил, что Кама – вещь непостижимо чудесная, таинственная, многорыбная, богатейшая великая река, которая не выносит шалостей, и, стало быть, надо глубоко уважать ее торжественное теченье.

Вот с этой поры всю силу любви отдал Каме и так горячо сдружился с ней, что дороже Камы ничего не было у меня на свете.

Как бурный приток, я втекал в ее воды, и это стало теченьем счастья.

Это наполнило берега моей жизни несказанным величием бодрости и слиянием с окружающим миром.

Да! Не знаю: быть может, я вырос настолько, что за спиной, как окрепший голубь, крылья почуял, но Кама вдруг вот воротами распахнулась, и тут понял я всю неисчерпаемую ее щедрость и призывающие объятья.

Это Кама – у ночного костра за чайником – рассказывала мне, начинающему смешному рыбаку, удивительную повесть о том, что Пушкин и Колумб, Гоголь и Эдиссон, Некрасов и Гарибальди в свое время были такими же, как я, мальчиками, но выросли, много учились, много знали, много работали, много боролись и вот сумели стать великими.

В те малые годы я достаточно знал об этих великих, с раскаленной жадностью упивался книгами, заучивал наизусть Пушкина, Лермонтова, Некрасова (до всех и до всего доходил своей головой, так как никто ничему меня не учил и никто ни капли мной не занимался), читал с удовольствием вслух матросам стихи, смешил всех своей будоражной энергией, нелепыми фантазиями, дикими, будто ветер шальной, порывами в неизвестность.

И, главное, никогда не обижался, если меня совершенно не понимали и моих изобретений не ценили.

За все свое детство и юность я не помню ни единого случая, чтобы меня за что-либо, хотя бы нечаянно, похвалили.

Я же изо всех сил старался для всех сделать, выдумать что-нибудь приятное, удивляющее, но увы…

Сиротство обрекло на полное одиночество.

Всегда я стоял, как отодвинутый стул, в стороне.

Однако это сиротское положение не мешало мне видеть с иного берега жизнь и быть затейником в веселых играх на широком дворе, на пристани, на раздольной Каме.

Ах, эта Кама!

Единственная, как солнце, любимая река, мою мать заменившая: она светила, грела, утешала, призывала, дарила, забавляла, катала, волновала, купала, учила.

И маленькому сыну своему обещала гуще прибавить крепких, здоровых, привольных дней, чтобы вырос он ядреным, толковым парнем.

Выходные данные

Редактор Е. Г. Таран.

Художественный редактор С. А. Виноградова.

Технолог С. С. Басипова.

Оператор компьютерной верстки A.В. Волков.

Компьютерная верстка переплета С. В. Мжельский

Корректоры B.А. Жечков, С. Ф. Лисовский.

Подписано в печать 16.10.2001

Формат 70 × 108 1/32

Гарнитура Ньютон

Печать офсетная

Объем 7 печ. л.

Тираж 1 500 экз.

Изд. № 1743 Заказ № 2489

Издательство «ВАГРИУС»

129090, Москва, ул. Троицкая, 7/1

Отпечатано во ФГУП ИПК «Ульяновский Дом печати»

432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14