Проза жизни

   — Бензин у меня разлился, - потерянно бормотала она. - Все попадало. Пойдем в сад, а? И когда узнаешь? — Внутри у нее болезненно ныло, в горле стоял ком. Ну вот, не успел прийти, как уже уходит. А тут еще Вроцлав... Неужели он уедет во Вроцлав? Нет, только не это!

   — Наверное, на днях все выяснится. - Богусь посмотрел на часы.

   — А у меня есть фотографии, - с надеждой сказала Тереска. - Ну те, из лагеря, уже готовы. Хочешь посмотреть? Сейчас принесу. Я мигом.

   — Как-нибудь потом, - решительно остановил ее Богусь. - В следующий раз. Извини, я спешу, заглянул к тебе на минутку. Дай, думаю, проверю, вернулась ли. Вроде должна вернуться, учебный год на носу.

   — А об этом Вроцлаве... ты скажешь? Сразу, как узнаешь?

   — Ну, ясно. Может, попрощаешься со мной, если уж поздороваться не удалось?

   Слегка приобняв Тереску, он коснулся губами ее щеки, но тут же отпрянул, отброшенный удушливой волной бензинных паров. А Тереска, ничего не замечая, млела от счастья, все слова и мысли выветрились у нее из головы.

   Богусь посмотрел на нее с внезапным интересом.

   — А ты неплохо выглядишь, - одобрительно заметил он. - Хотя, откровенно говоря, женщины au naturel не в моем вкусе. Мне нравится, когда женщина ухожена, следит за собой. Ciao, ragazza, до скорой встречи. Тут найдется другой выход, или надо продираться через этот лесоповал?

   Еще немного — и Тереска, торопясь угодить доро-тому гостю, указала бы на окно. К счастью, у нее хватило выдержки проводить его до парадной двери.

   — Когда ты придешь? — Вопреки всем стараниям, в голосе ее прозвучала откровенная мольба. - Не хочу больше... - У нее чуть было не вырвалось «мучиться в ожидании»,... - Переодеваться в последнюю минуту, - закончила она и, чувствуя, что все равно сболтнула глупость, внутреннее поежилась.

   — Не знаю, может, на следующей неделе, - рассеянно бросил Богусь, направляясь к калитке. - После первого. Сориентируюсь, что да как с моими делами, позвоню и приглашу тебя на мороженое. Номер найду в телефонном справочнике.

   — Но я ведь давала тебе свой номер!

   — Я его посеял, вместе с записной книжкой. Ничего страшного. До встречи, моя милая!

   И ушел, оставив Тереску у калитки. Только на углу улицы оглянулся и помахал рукой...

   «Мелюзга, - снисходительно думал Богусь, направляясь к автобусной остановке. - Зеленая еще, никакого опыта, да и малость со сдвигом. Если бы не глаза и фигура, ноги бы моей больше здесь не было».

   «Моя милая», - в упоении твердила про себя Тереска, возвращаясь тропинкой от калитки. - Он сказал «моя милая»... «До встречи, моя милая»...

   Она вошла в дом, закрыла за собой дверь и привалилась к косяку.

   Так... Не захотел смотреть фотографии. Сказал, что в следующий раз. Значит, еще придет. А не приходил, потому что не рассчитывал ее застать. А теперь придет. Придет непременно. Иначе зачем обнимал ее? Еще и назвал «моей милой».

   Тереска стояла, прислонившись к двери, и упивалась своим счастьем. Однако упоения хватило хоть и надолго, но не навсегда. Сначала оно как бы помутнело, потом как бы дало трещину, а потом сквозь эту трещину хлынул поток сомнений. Сумерки воцарились не только в освещенной предвечерними лучами прихожей, но и в ее душе. Почему он, собственно, так спешил? Если уж пришел, если уж застал ее дома, если сегодня такой прекрасный воскресный день... - Почему не остался? Не проявлял никакой радости, скорее недовольство, смотрел на нее как-то насмешливо... Не разочаровался ли? Ну ясно, еще бы, когда она вела себя как идиотка!

   Тереске стало нехорошо, в горле застрял какой-то ком, да что там ком — целая тыква! Еще немного, и она умрет от удушья, если немедленно, сейчас же не поделится с кем-нибудь своими ужасными впечатлениями! Сомлеет, лопнет или начнет биться головой об стену.

   Единственный человек на свете, с которым можно поделиться такими переживаниями, да и всякими другими тоже, - это Шпулька, лучшая Терескина подруга. Но Шпулька еще в деревне...

   Настоящее ее имя было совсем другое — Нита, Нитка то есть. А где нитка, там и шпулька. Прозвище Шпулька так крепко прилипло к Терескиной подружке, что она и сама уже почти не помнила свое крестное имя.

   Так вот эта самая Шпулька должна была вернуться с каникул в последние дни месяца, а значит, сидела еще в деревне. В лучшем случае объявится послезавтра. А Тереску прямо разрывало на части — так ей не терпелось исповедаться. И она решила, наплевав на очевидное, наведаться к Шпульке. Даже не решила — просто какая-то неодолимая сила погнала ее из дому, и, захлопнув парадную дверь, она без оглядки понеслась по улице. Шпулька жила во временном кирпичном бараке, состоявшем как бы из отдельных двухкомнатных домиков. Барак уже три года как определили на снос, и жильцы уже три года как сидели на чемоданах, изо дня в день уповая на новоселье.