Прозаическая триада

– Аркадий, брат! Да ты ли родной?! – Разглядев меня в темноте, закричала поразительно похожим на Сенин, да еще и как бы возмужавшим голосом странная галлюцинация. И протянула мне навстречу в трубу длинные узловатые, покрытые густыми рыжими волосами руки.

– Да. – Неопределенно ответил я, замерев на всякий случай на месте. И в свою очередь неуверенно спросил. – А ты-то сам тут откуда взялся?

– Так, ты что: ничего не знаешь?! Олег ничего тебе не говорил по пути?! – Опять громко загремел у меня в трубе воодушевленно-восторженный Сенин Голос. – У нас страшная беда, Аркадий! А ты думаешь, почему мы все так спешно собрались на квартире у Олега!

– Беда? Какая беда? – Забеспокоился я и почему-то сразу подумал о родителях, которых, к моему стыду, давно не навещал. И сразу же окончательно поверил, что передо мной действительно мой настоящий брат Сеня. – Так что же, что же произошло? Что-нибудь серьезное, очень серьезное, да?

– Да ты вылезай, вылезай, побыстрее. – Нетерпеливо перебил меня Сеня и глаза его по-охотничьи прицельно сощурились. Коротко, но остро сверкнули странным жутковато-жадным восхищением. Однако я этому его взгляду особенного значения не придал. Потому как Сеня и в отрочестве имел привычку смотреть на людей как бы через прицел охотничьего ружья или даже – снайперской винтовки с оптическим прицелом. А по-настоящему насторожился лишь, когда вылез из трубы в просторную светлую комнату, похожую одновременно на приемную залу и гигантскую кухню. И Сеня по русскому обычаю, приветствуя меня, обнял и трижды, как ненормальный, страстно, едва ли не взасос, поцеловал в губы. А когда я, ошарашенный проявлением его неистовой братской любви, заторопился спросить, что же все-таки произошло, он с готовностью ответил. И этим ответом будто стал бить меня кувалдой по голове, подробно рассказывая, что наш отец в последнее время стал до смерти залюбливать нашу мать. Да еще вместо слова «залюбливать» буднично употреблял слово нецензурно-бранное. Которое по отношению к родной матери немыслимо употреблять даже в уме. Потому как тогда мне надобно её представлять в воображении уже не как свою мать, а как – чужую грязную женщину. Чего я себе ни при каких обстоятельствах позволить не мог. Однако Сеня, явственно видя, как ошеломили меня его слова, вместо того чтобы заспешить поправиться, снова по охотничьему сощурил глаза. И на этот раз подробно и долго изучающее водил по мне своим ставшим вдруг тяжелым, как у змеи, пронзительным взглядом, в котором только что обильно вспыхивали сполохи искренней радости от встречи со мной. И отстраненно холодно пошевелил узкими побледневшими губами.

– Ну, если ты не веришь мне, родному брату, тогда поговори с матерью сам. Она тебе все расскажет…

Я же и после первого его словесного удара потерял самообладание и способность психически защищаться. А тут и вовсе пошел у него на поводу и ярко представил себе разговор с матерью о её сексуальных проблемах. Это представление оказалось мне не под силу. Я от него, как от резкого неожиданного удара, сразу погрузился, будто в глубокий нокдаун или сон. И в таком грёзовом состоянии вдруг отчетливо и подробно увидел как бы со стороны свое душевное тело, которое от непомерного потрясения стало медленно распадаться на белые рыхлые куски, напоминающие те, что отваливались от омерзительных болотных рыб. Которых Олег наловил на болоте для закуски. Также подробно и красочно увидел я и душевное тело Сени, а точнее – лишь его остов. Потому как самого тела не было. Только на месте головы в темной пустоте, как в невесомости, шевелились воспаленные, будто от хронического недосыпания, большие, горящие тусклым красным огнем глаза, жадно наблюдавшие за отваливающимися от меня душевными кусками. Это жуткое видение длилось недолго. Когда я пришел в себя, увидел перед собой нормального Сеню, то ошарашено замотал головой, чтобы побыстрее отряхнуться от стоящей в памяти зловещей картины. И запинаясь, торопливо спросил:

– А что, ма-ать, м-ать на-аша то-же здесь?

6

– Здесь, здесь, сынок. Где же мне, мой родной, еще быть? Я ваша мать; вы мои дети: где вы – там и я. – Раздался вдруг сзади меня голос моей матери. И едва я собрался с силами, чтобы на него обернуться, как мать порывисто обняла меня со спины, положила мне на плечо свою голову и горько заплакала. – Я все время стояла тут, за портьерой, и все слышала. Сеня прав, прав, прав: у нас действительно большая беда. Отец, живя со мною, часами не может кончить, замучивает меня всякий раз до потери сознания; у меня там, сынок, кровяные мозоли повыступали…