Прожитые и непрожитые годы

– Четвертый номер останавливается напротив дома товарища Шагиняна? – сказал Арам.

– Кажется. – Левон ощупал книгу, бумаги под мышкой и неизвестно почему спросил: – Наверное, вы теперь будете вместо него?

Арам смутился, палец его в эту минуту как раз лежал на желтом ключе связки, скорее всего машинально.

– Посмотрим, – пожал он плечами, поправляя очки. – Нерсес Тиграныч должен пробить это в тресте, у них там своя кандидатура.

Нерсес Тиграныч – это Акопян.

– Мне будет очень трудно, – продолжал очкастый, – после товарища Шагиняна… Не знаю…

Левон не слушал его. Целая жизнь пронеслась перед глазами. Очнувшись от своих мыслей, сильнее зажал под мышкой бумаги брата. Все эти годы, едва он заводил с Ваграмом речь о стихах, брат отвечал: «Брось, ей-богу, я же бухгалтер. Поговори лучше со мной о дебете-кредите, о балансе. Что мне до стихов?» Брат зачеркнул прошлую жизнь, так казалось Левону. Но эти стихи в записной книжке!.. Еще в детстве Левон знал, что брат пишет стихи. Когда случались гости в доме, он читал их, став в угол и то и дело отбрасывая со лба волосы. Левон тайком заглядывал в его тетради, пробогал читать, но ничего не понимал…

На третий день после возвращения, это была весна сорок первого года, Ваграм спросил у матери:

– И тетради мои сожгли?

– Да, сынок.

– Все?

– Ослепнуть мне. Ничего, еще напишешь.

Больше он не писал.

И не читал стихов. На его письменном столе лежали лишь бухгалтерские бумаги и простые счеты.

Однажды Левон отнес ему свою новую книжку, но через два месяца, когда он спросил:

– Прочел?

Брат ответил:

– На что тебе мое мнение? Выпьем-ка лучше.

Вначале это огорчало Левона, но потом он решил, что за пятнадцать – двадцать лет брат очень изменился, и больше с ним на эту тему не заговаривал: стоит ли бередить душу человеку, напоминать о потерянном…

И вот…

– Садимся? – услышал он над ухом.

Голос принадлежал Араму, подъехал его троллейбус.

– Получайте билеты, – сказала тоненькая девушка, в глазах которой все человечество было сборищем безбилетников.

– Проездной, – бросил Арам.

Троллейбус, несмотря на свои габариты, вертко катился по асфальту.

В тот день, когда Левон принес брату свою книгу и они выпили водки, Ваграм вдруг стал жаловаться на жену, на детей и даже на мать, сказал, что никто его не понимает. Оказывается, он подал в райсовет заявление, чтобы разрешили провести во двор водопровод, и пять месяцев не было ответа. Досталось и Левону. Ваграм говорил, что сердце побаливает, что совсем. потерял память, иной раз садится не в свой автобус.

Левон приписал его настроение выпитой водке. А еще как-то увидел его в дешевом кафе в небольшой компании – с завхозом, кассиром и водителем. Под столом на линолеуме стоял разбитый стакан, валялись окурки. Ваграм говорил о дружбе, о вере, без которых трудно жить. Свою речь он и не вспомнил бы на следующий день, но, видимо, ему нравились испуганное молчание и удивление приятелей. Здесь он явно чувствовал себя лучше, чем дома. Когда Левон завел речь на эту тему, брат зло и отчужденно ответил, смерив его взглядом с ног до головы: «Брось, ты интеллигент, книги читаешь, нас тебе не понять».

Левон вынул записную книжку брата, – пробежал глазами фамилии – все незнакомые. Поискал на букву Л – не было ни его имени, ни телефона. На предпоследней странице прочел неразборчиво записанную карандашом строку: «Снег повсюду, снег на моих волосах…»

– Следующая наша, – услышал он голос Арама, – пройдем вперед.

«Наверное, торопится», – подумал Левон и почти с ненавистью посмотрел на него.

Они медленно шли по слякоти. Левон впервые переступал этот порог после смерти брата.

– Ты подожди здесь, – сказал он Араму, – позову.

Он открыл ключом дверь, войдя, не забыл вытереть о половик ноги. Здесь стояли тапочки и галоши, зимой брат носил галоши. В углу висело пальто, через месяц-другой его отнесут в комиссионку, хотя пальто сшито этой весной, но носить его будет некому: старшему племяннику двадцать лет, и он любит одеваться по моде. Отнесут, конечно, только бы уж куда-нибудь подальше. Глупые, бесполезные мысли, допустим, на окраину отнесут, что из этого? Он сел в кресло, закрыл глаза и понял: так стареют люди. Сколько прошло времени?

– Арам! Входи…

– Холодно… Зажечь свет?

– Свет? Зажги.

Арам, точно следователь, рылся по ящикам, извлек папки, журналы – вывалил все на стол.

– Вот они, – взял две папки.

– Постой. – Левон спокойно отобрал папки, открыл и полистал ордера, бумаги, исписанные аккуратным почерком брата.

– Это те папки, – повторил Арам.

– Понятно, – сухо и немного ядовито произнес Левон. – Если торопитесь, можете уйти, я вам их утром пришлю.

– Нет, что вы! Я подожду. Почитаю газету.