Прожившая дважды

Знания мои — языки: французский, немецкий, английский, плюс то, что я знаком с европейскими политическими направлениями, взаимоотношениями политиков между собою. Многих из них знаю по работе. Считал бы нецелесообразным терять эту свою квалификацию и приобретать новую ценою невольного нанесения ущерба делу новому для меня. Это было бы бесполезное рассеивание энергии и сил. Мне хотелось бы шире и глубже поработать в своей области и поэтому предпочитал бы остаться в Москве на работе в Коллегии наркома по иностранным делам, хотя бы руководя отделом печати или другим отделом.

С настоящим заявлением в ЦК заставляет меня обратиться то обстоятельство, что я в течение последних четырех месяцев живу как подвергнутый остракизму, несмотря на своевременную подачу о себе сведений в ЦК — и о своем прибытии в Москву, и о своих намерениях».

9 декабря

Утро. Коля Мальцев приехал из Персии. Помолодел и более глубоко смотрит на вещи. Согласен со мною, что аппаратчики (шефы аппаратов) фактически очень часто контрреволюционеры. Он будет докладывать… Едва ли поможет, дельцы — в чести.

Один. Товарищи изолировали меня (одни из чиновничьей трусости, потому что я никуда еще не назначен, другие из растерянности или осторожности, замкнутости, в которой теперь живут все, третьи — вожди ЦК — не хотят беседовать со мной по неизвестной мне причине). Теперь я совсем… непонятно одинок. Сначала это остро переживал, не спал ночами, теперь свыкся. «В своей земле я словно иностранец» (Есенин). Как он прав, наш белокурый Сергей. Бывает же! И Чацкий приехал, как в чужую землю…

1934 год

2 января

Даже тебе, мой дневник, признаться не хочу, как мне тяжело, очень тяжело. По-настоящему тяжко… Нет работы. Статей моих газеты не берут. На любые темы, любые газеты — не берут. Канальи журнальные выстроились в ряд и холодно стеной встречают меня. Потому что холодной встретил ЦК. Почему?

Только что закончил беседу с Мальцевым. Он нежен был и просил прощения, что не был на встрече Нового года. А не был опять-таки из-за страха: не знает, кто он (т. е. — я). Люди-человеки.

Дневнику можно жаловаться, лить чернила, как черные слезы, а с завтрашнего дня опять грудь вперед — нужно делать вид бодрый и взаправду быть бодрым и бороться…

Был на похоронах Луначарского. Замуровали пепел его в стену.

3 января

Был в об-ве старых большевиков. Вечер воспоминаний о Луначарском. Речи хорошие. Говорил и я. Публика поняла, кое-где посмеялись.

По пути с собрания Вегер (старш. дочь)[46] рассказывала, как поступили с Луначарским. Однажды он пришел на фракцию ЦИКа, сел за стол президиума. Кто-то подошел к нему, сказал:

— Напрасно Вы, Анатолий Васильевич, тут, на видном месте сели, ведь сегодня Вас будут «выводить» и из ЦИКа, и из Президиума ЦИКа.

Анатолий Васильевич был удручен, сгорбился. Собрался уходить и тут увидел Енукидзе. Но он отвернулся, не смотрит в глаза, избегая здороваться. Убитый неожиданностью, грубостью, унизительной формой, безмотивировочностью своей отставки, Луначарский ушел к себе в кабинет и там один переживал горечь. В это время напротив (перейти только через Красную площадь) его «выводили» из состава…

Потом он долго, месяцы и месяцы, добивался поговорить с Кагановичем или с И. В., или с кем-либо, от кого зависит многое — никто его не принял. Один Литвинов из симпатии к нему стал протежировать и после нескольких бесплодных попыток провел все-таки в полпреды в Испании. Как радовался Луначарский!

Смерть ураганом все превратила в прошлое… В свете рассказа Вегер мне понятнее стала моя безработица.

Ох, дети. Забота о них неотступно сидит в мозгу. Мне больше всего на свете стыдно перед ними, что я до сих пор не имею обязательной работы, т. е. в наших условиях я — никто…

10 января

Мне всегда лучше думается по вечерам, когда истек день. Перевалило за полночь.

Что было сегодня.

Утром с Наташей. Все добивался, чтобы она стала ближе ко мне, чтобы поняла меня, что я изо всех сил хочу ее поднять и сделать из нее сильного волей человека. И хочу с ней в дружбе жить. Вместе с тем неотвязно думал о младших дочерях…

Вечером на партконференции Ленинского района. Говорил Микоян. Источник воровства — карточная система, по его словам. Довольно правильно!

15 января

Полночь. Чувствую бодрость, работаю. Окончательно выяснил для себя, что без детей больше жить не могу. Коллектив хорош, но он убивает в ребенке индивидуальность. Для правильного воспитания нужна комбинация коллективизма с индивидуальным воспитанием. Но к чему все это говорить, к чему эти жалкие слова…

По приезде из Праги, вернее после моего отъезда оттуда, дети мои не укладывались мною спать, не проводили ночи со мной под одной кровлей. А Леночка, обнимая меня и обливаясь слезами, сказала: «А ведь это папа, самое главное». Вот из-за этих-то слез все поставлю на карту, но возьму себе детей. Милые мои.

Сегодня не хватило храбрости прямо напомнить Полине о ее долге мне, хватит ли — прямо поставить вопрос перед Герой?

Да, хватит. Смелость, свежая смелость, приди и выпрями меня. Привет тебе, смелость!