Прожорливое время

— Ах, лошадь, — ответила его жена. — Да, ее трудно не заметить.

Томас обернулся, сбитый с толку, и вдруг увидел большую фотографию в рамке. Судя по всему, она была сделана с воздуха. Сочная и глубокая зелень холма. На вершине в земле словно вырезано изображение, огромная стилизованная лошадь, размером в несколько сотен футов, несущаяся галопом.

— Знаменитая лошадка, — сказала Дорис. — Аффингтонская белая лошадь. Очень старая. Можно даже сказать, древняя. Что с вами?

— Все в порядке, — поспешно заверил ее Найт.

Однако это было не так. Его восприятие загадки изменилось. Отдельные элементы по-новому выстраивались у него в голове.

— Где это находится?

— В паре миль отсюда, вон там, — объяснила Дорис, разворачиваясь в сторону кухни и указывая рукой. — Эта фотография помещена на обложке того альбома, который вы сейчас слушали. Местная группа. У вас в Америке такую не знают.

— «ХТС», — пробормотал Томас, глядя на фотографию и поднимая компакт-диск.

— Точно. Откуда она вам известна? — удивилась хозяйка.

Найт не мог оторвать взгляд от фотографии белой фигуры на зеленом холме, давшей жизнь обложке альбома «Английское поселение», плакаты с которой висели в комнатах Алисы Блэкстоун и Пиппы Адамс.

— Один мой друг очень ее любил, — рассеянно произнес он.

Глава 85

Бармен объяснил, что так называемая чистка белой лошади в свое время была важным местным праздником. Раз в несколько лет — кажется, в семь — жители окрестных сел собирались, чтобы очистить картинку от наслоившейся земли. Никто не знал, как давно это продолжается, каков возраст самой лошади и с какой целью она была первоначально создана. Кое-кто утверждал, что это изображение появилось в раннем железном веке и указывало на местный лошадиный рынок, однако большинство ученых считали его гораздо более древним, насчитывающим около трех тысяч лет, уходящим корнями в какой-то культ плодородия или поклонения животным. Те же, кого бармен презрительно окрестил стоунхенджскими болванами, использовали тот факт, что лучший вид на лошадь открывался с воздуха, как аргумент в пользу того, что изображение якобы является неким ориентиром, который создали прилетавшие сюда инопланетяне. Последнее обстоятельство приобрело определенную правдоподобность в годы Второй мировой войны, когда местных жителей заставили закрыть лошадь дерном, чтобы ее не могли использовать в качестве ориентира штурманы немецких бомбардировщиков.

— Как называется эта песня? — спросил Томас.

Бармен поставил один из поздних альбомов «ХТС». На фоне нарастающих арпеджио звучала протяжная, завораживающая, мечтательная мелодия.

— «Меловые холмы и дети», — ответил бармен.

— Мне пора идти, — сказал Найт, забирая компакт-диск. — Можно у вас одолжить? Я обязательно верну.

Оставив машину на пыльной пустынной стоянке, Томас подошел к указателю. Дорожка направо вела по так называемому Гребню к некоему кургану Смитис, налево — к белой лошади. Тропка к кургану Смитис была по обычаю сельской Англии обсажена деревьями и густым кустарником, с зарослями крапивы и полевых цветов внизу. Повернув налево, Найт прошел через ворота и оказался на открытом лугу. Путь никак не был обозначен, если не считать утоптанной земли. Тропа поднималась по склону холма и поворачивала, теперь уже едва заметная, к вершине, где находились круглые развалины укрепления эпохи раннего железного века, в настоящее время лишь контур на земле.

На полпути к вершине Томас, борясь с пронизывающим холодным ветром, дующим в лицо, вдруг увидел слева какое-то движение и вздрогнул. Сначала ему показалось, что это кролик, но животное было слишком большим. Оно пронеслось по высокой траве, длинными задними лапами поднимая в воздух брызги росы, и Найт обрадовался, сообразив, что это заяц. Тысячи лет назад здесь водились зайцы. Этот длинноухий зверек оказался вплетен в ткань кельтской и англосаксонской культуры и мифологии. Остановившись, Томас обвел взглядом окрестные холмы, покрытые лоскутными одеялами зеленых полей, и не увидел ничего, что показалось бы посторонним и чуждым три тысячи лет назад. Возможно, лесов тогда было больше, но в остальном местность практически не изменилась.

Где-то по пути Найт потерял тропинку и теперь подумал, не зашел ли чересчур далеко. Гребень холма по-прежнему оставался левее, и Томас поймал себя на том, что направлялся в сторону от него. Поэтому он срезал напрямик через поле и оказался перед проволочной оградой, на которой висел предупреждающий знак в виде молнии. Найт понятия не имел, действительно ли ограда находится под напряжением, и не увидел никаких признаков тех домашних животных — скорее всего, овец, — которых она должна была сдерживать, внутри или снаружи.

«Все же лишняя осторожность тебя не убьет», — рассудил Найт.

Он аккуратно перелез через ограду, перекинул сначала одну ногу, затем другую, не отрывая взгляда от проволоки.