Но тут послышался щелчок, и каменный круг внезапно озарился дрожащим светом пламени зажигалки, сжатой в руке Дагенхарта. Томас пришел в движение и крикнул, но было уже слишком поздно. Вспыхнул другой свет, кратковременный и ослепительный. Он мелькнул у края круга, за ним последовал резкий треск. Такой издает дерево, расщепленное молнией. Звук был громкий, гулкий и короткий. Он затих еще до того, как Найт успел на него среагировать. Томас все еще пятился назад от грохота выстрела, когда до него дошло, что Дагенхарт повалился на землю.
Пламя зажигалки погасло до того, как профессор рухнул. Эльсбет Черч обернулась к камням, откуда раздался выстрел, а Томас бросился к своему бывшему научному руководителю и опустился на корточки. Здесь было слишком темно, луну заслоняли деревья, в небе не было зарева большого города, которое Найт привык видеть в Ивенстоуне даже в самые темные ночи. Поэтому он только на ощупь обнаружил, что пуля попала Дагенхарту в грудь, сразив его наповал.
Глава 91
— Со следующим, кто сделает хоть малейшее движение к пьесе, произойдет то же самое, что и с Дагенхартом, — сказал мужчина с пистолетом в руке. — Мисс Черч, пожалуйста, положите заступ.
Томас услышал, как та повиновалась.
Голос убийцы прозвучал ровно, выдержанно, незнакомо. У Найта мелькнула мысль об ошибке, но он тотчас же понял, что подумал так только потому, что не хотел верить правде.
— Брось пистолет, Тейлор, — сказал Найт.
Последовало мгновение тишины.
— Ты меня ждал? — спросил Тейлор Брэдли.
— Да.
— Это еще почему?
— Из-за Дэвида Эсколма, — ответил Томас, пытаясь выиграть время. — Он сказал, что назвал Даниэлле Блэкстоун несколько фамилий. Тех людей, которые могли бы помочь без шума подтвердить подлинность пьесы. Я оказался одним из них, потому что Эсколм учился у меня в школе. Другим был Дагенхарт, но Даниэлле меньше всего на свете хотелось посвящать его в свои планы относительно пьесы. Я не мог придумать, кого еще знал Дэвид, но затем вдруг вспомнил, что тот учился у Дагенхарта и на занятиях в качестве ассистентов всегда присутствовали аспиранты…
— Хорошо, — сказал Тейлор. — Да, очень умно. Я был ассистентом у Дагенхарта, Эсколм меня знал и обратился ко мне, когда Даниэлла попросила его ничего не говорить профессору.
— Тейлор, брось пистолет. Смертей и так уже достаточно. Дальше будет только еще хуже.
— Вот как? — хмыкнул Брэдли. — Как там сказал поэтому поводу Макбет? «Я так глубоко погрузился в кровь, что все равно, не стоит ворочаться, — плыву вперед».[65]
У меня уже большой личный счет, и я до сих пор на свободе. В Ивенстоуне я тебя пощадил в память о былой дружбе. С тех пор ты причинил мне много неприятностей. Сейчас я ничего не выиграю, сохранив тебе жизнь, но могу многое потерять.— Знаешь, как еще я догадался, что это ты? — спросил Томас. — Ты ни разу не интересовался, почему я здесь. Я рассказал тебе про Куми, помнишь? Мы сидели в «Грязной утке», и я говорил… обо всем. Ты ведь знал ее и то, что мы женаты, но не спросил: «Эй, Том, почему ты не спешишь к ней?» Мне это еще тогда показалось странным. Я подумал: «Может быть, он просто не хочет лезть в чужие дела? Все же… почему не предлагает мне лететь к Куми в Японию или забрать ее к себе в Штаты?» Но я был нужен тебе здесь. Тогда, в Чикаго, ты приготовился меня убить, так как полагал, что я уже нашел пьесу, но когда понял, что она по-прежнему где-то спрятана, решил позволить мне заняться поисками и посмотреть на результаты. Ты прикончил бы меня только тогда, но никак не раньше. Поэтому у тебя даже в мыслях не было предложить мне быть рядом со своей женой, когда ее оперировали, удаляя опухоль.
Он начал говорить, просто чтобы заставить Брэдли поддерживать разговор — обыкновенная уловка, позаимствованная из множества прочитанных детективов. Однако, когда Найт облачил свои мысли в слова, что-то произошло. Страшная правда, которая до того была только в голове, проникла в кости Томаса, разъяряя его.
Брэдли, похоже, ничего не услышал. Пройдя к середине могильника, он наклонился, поднял книгу и стряхнул с нее капельки бензина.
— Почему ты так жаждешь получить эту пьесу? — спросил Найт.