Теперь, оставаясь в устойчивой позе, нужно качнуть «сознание» — психический образ своего «я», выбивая себя из физического равновесия, пытаясь сбить с реальных ног.
Учили же в храме? Значит, потенциально должно получиться.
Трудность в том, что образ «я» в моей голове не равен реальному телу из мяса. Зато я могу не только представить его, но и ощутить.
А потом качнуть его мысленно. Словно через вертикаль моего тела проходит отвес гигантского маятника.
Я пропускаю маятник сквозь себя. Он раскачивается и захватывает сознание.
Это тяжело, меня начинает тошнить, как при перегрузках.
Но торопиться нельзя.
Теперь нужно найти точку равновесия образа тела. Она выше центра физического равновесия и лежит, как правило, на высоте сердца, но правее середины грудной кости. На палец или на два.
Вот только у меня точка равновесия сознания давно уже на ладонь левее, чем ей положено. Почти над сердцем.
И это мне уже не больно и не страшно, как бывало поначалу во время случайных её соскальзываний.
Я привык к «левому» миру. И химеры практичного мира «правшей» уже не играют мной в свои игры.
Статус, самая страшная из них, вызывает лишь хмурое раздражение.
Бог Статус, заставляющий прочих окружать себя вещами ненужными, но подчёркивающими место среди других.
Нелепая в своей роскоши одежда, ненужные вещи, делающие двуногое больным и праздным, неполезная еда, тошнотворное окружение из таких же статусозависимых, инкрустированное оружие, тупые ординарцы…
Я счастлив не иметь положенных мне по чину почестей, прихлебателей и слуг.
Можешь считать, что я сумасшедший. Меня не волнует то, что волнует тебя.
Мир я вижу иначе. Потому что тот угол, под которым ты видишь реальный мир, диктуется только твоим восприятием, а восприятие — напрямую зависит от развитости сознания.
Маркер этой развитости — точка равновесия, которую я сейчас ищу.
Её движение изменяет восприятие реального, но нужна она мне сейчас лишь как место приложения силы.
Я не хочу ничего менять в себе. Я хочу «качнуть» сознание, освежить его сцепки с нитями и тенями, глубже ощутить то, что я есть.
Если центр равновесия сознания сильно смещён относительно грудины влево или вправо, сознание перекашивает.
Если вправо — перед нами тот, кто готов изменять мир и себя уже ради самого изменения, течь, как песок сквозь пальцы. Это путь учёных.
Влево — и ты поклонник самобытия каждой пылинки. Веер, раскрытый ветром интуиции.
Вправо — числа и линии, влево — предчувствия и связи. Но, как и в зеркале, жизнь будет вправо, а влево — смерть.
Не ходи за мной.
Обычный человек — глух и к миру мёртвых, и к миру живых связей. Он слышит только себя.
Влево ему больно от чуткости к живому, вправо — он теряет социальный облик.
Теперь осторожно.
Вытягиваю восприятие из стазиса, раскачиваю точку истинного равновесия, превращая сознание в маятник.
Сначала, на паузе дыхания, собираюсь в едином усилии, чтобы сместить проекцию точки назад и устремиться вперёд вместе с выдохом.
Странное и страшное усилие, пьющее сердечные токи.
Всё в груди замирает, тянет запоздалой болью, но инерция уже гонит маятник.
И… ещё раз. Назад, выдох… И уже легче.
Амплитуда растёт, сознание расширяется, «я» покидаю корабль, выплёскиваясь в пространство. Раскачиваюсь, сливаясь с ним.
В эти минуты я — это и есть Вселенная.
Маятник бросает «меня» в бездну вакуума. Дыхание становится поверхностным: миг, и я уже не понимаю, дышу ли вообще?
«Персефона» вибрирует, готовая нестись вместе со мной. Это моё изменившееся личное время выливается в реал предстартовой дрожью.
Скоро, девочка, скоро. Пространство не может быть пределом для сознания. Все пределы лежат внутри нас.
Кьясна. По дороге к архиву
— Да, господин инспектор, обязательно, господин инспектор, — отвечаю на автомате.
Необходимые распоряжения давно отданы. Гостиницы, совещательные залы… Завтрак там, ужин здесь.
Энрек таки вмешался.
Разоблачил мои коварные планы и предложил провести обычный протокольный визит. Суженный в рамках эпидемии, но всё-таки вполне официальный.
Мерис был вынужден согласиться, Кьясна — не наша планета, условия здесь выдвигаем не мы.
Я утвердил в администрате Кьясны программу инспекторского пребывания, согласовал все возможные контакты.
Нет, Адам Джастин прибыл, конечно, не в роли инспектора. Он — гость, но гость остепенённый. И по протоколу ему положены встречи, которых я не люблю. Много людей — много вариантов покушения.
И вот теперь я следую схеме официального дружеского визита: закрепление связей, возможные деловые схемы.
Энрек косится, но подыгрывает.
В его глазах я читаю желание отправиться вместе с инспектором в пещеры и чуть заметно мотаю головой. Мерис прибьёт, он писал мне об этом три раза.
Энрек недоуменно поводит плечами. Я тоже не знаю, отчего вдруг такое недоверие, и сочувственно молчу.
Инспектор не видит, как мы с Котом обмениваемся жестами и гримасами, он любуется окрестностями.
Мы летим над дэлем на гражданской обзорной платформе. Энрек любезно подвязался как устроитель экскурсий.