Прозрение. Том 2

— Мы ему все установки переломали. Сломали сформировавшиеся доминанты. Это такие привычные схемы поведения. Ну, примерно, как наркозависимость лечат. Когда боец употребляет наркотики, доминанты поведения у него формируются химическим путём. Но и обычные привычки поведения тоже подкрепляются эндогенными канабиоидами, то есть теми наркотиками, которые вырабатывает наш собственный мозг.

Я помотал головой.

— Ну, вы же в стандартных ситуациях ведёте себя на автомате? Особо не думая, что и как? И это приносит вам удовольствие. Вы ведёте себя привычно — а мозг выделяет наркотики, мол, молодец, так держать. Всё просто.

— Да ну?

Дерен задумчиво посмотрел на меня, подыскивая другую аналогию.

— Ну, тогда от противного. Вас бесит, что я сейчас иду не тем путем, что мы оба привыкли. Это ломает ваши представления обо мне. Раздражает, верно?

— Может, тогда надо было его к психотехнику?

— Его бы списали за непригодностью. Это так просто не делают. Основные установки впечатываются в нас лет до четырнадцати, иногда до шестнадцати, но намертво. Вот и Локьё говорил, что не выйдет. Что всё там уже сформировалось у пацана. Только прибить.

— И ты начал это ломать как-то искусственно?

— Вроде того, — с облегчением кивнул Дерен.

— А плакал-то он почему?

— Ломают примерно вот так… — Он посмотрел на меня и активировал экран, вызвав из библиотеки схему мозга. — Смотрите. Там, где установка привычно должна вызывать реакцию центра удовольствия, мы искусственно вызываем раздражение, болевой синдром. Раньше ему было комфортно вести себя неким образом, и вдруг всё стало плохо. Но человек — существо упорное, он может давить на старую кнопку и по новой все эти связи установить.

— Не понял, но допустим. И?

— И я торопился очень. Вообще так делать не рекомендуется, но, когда времени нет, мы выжигаем эти центры напрочь. Привычному поведению просто не на что опереться тогда в химии тела. Это очень больно, дискомфортно.

— А куда ты торопился? Можно было ещё его подержать.

— Война, капитан. А вдруг или мы погибнем, или даже он с нами? Тут уже пришлось рисковать: или накричится и выживет, или придётся искать другого кандидата на эрцога. Очередная жадная до чужой крови тварь Дому не нужна.

Он говорил: «Не нужна Дому». Так, значит, его воспитывали-таки как наследника? Опять бабушка? А он решил замену себе подыскать? Талант…

Но спросил я другое:

— Война? Ты уверен?

— Ну, вы же тоже вчера не сексом занимались, капитан. Я думаю, что эйниты видят похожее будущее. Тоже торопятся.

— Слушай… — Я задумался. Вроде и не к месту было обсуждать это с Дереном, но с кем? — Зачем она это вообще? Зачем мне любовь, если война?

— Чтобы любить? — улыбнулся пилот.

Он умел улыбаться искренне, словно и не пил со мной «из одной чашки». Словно не он мне сказал: «Очередная жадная до чужой крови тварь дому не нужна». Как приговор подписал.

И понятно было, что Дерен понимает: он мог в процессе «воспитания» разочароваться в наследнике и нечаянно свернуть ему голову.

Отсидел бы за это в карцере. Что бы я ему ещё сделал? Да ничего, он мне за пультом нужен.

— Нет, капитан, убивать я не стал бы, — отбоярился лейтенант. — Зачем? Я и без того знал, как ему больно. Но к боли нам не привыкать… А вот как мы отвыкать от неё будем — это вопрос. Если выживем.

— Подожди, ты мне где-то врешь. Я чую, что тут не всё так просто. Не знаю твоих штук, но врёшь. Ты же не хотел, чтобы мы спасали это родовитое чмо? А говоришь так, будто хотел?

— Я не хотел убивать его, капитан. Только предупреждал, насколько опасно брать мальчишку на крейсер. Вы словно не замечали, какого зверя к нам притащили. Мне пришлось Хэд знает чем заниматься, чтобы как-то обезопасить от него экипаж. Я не садист, капитан. Нас учат бить так, чтобы больно было обоим.

— Мда… — только и сказал я, вспомнив полосатую спину наследника. Обоим, значит? — Так я ещё и виноват?

— Да нет, конечно, — несмело улыбнулся Дерен.

Он видел, что я сержусь. И явно где-то темнил. Но где?

— Лучше сразу скажи, где ты мне врёшь.

Дерен опустил голову, подумал, поднял.

— Наверное, в том, что я здесь совсем не случайно. Ещё тогда, в Белой долине, на Аннхелле, я понимал — так будет. На вас тогда уже стояла метка дома Аметиста. Я знал, что вы как-то связаны с ним. Потом мне рассказали как, и я понял, что должен перевестись на «Ворон».

— Что за метка?

— Вроде следа в тонких телах. Некоторые видят, некоторые ощущают это, как запах. Я вижу как оттенок в энергококоне. Я понимал — было нечто, что оставило в вас довольно чувствительный след. И понимал, что так или иначе — это сработает. Замаскирует мой собственный след. Очень похожий. Закроет. Можно сказать, что я за вас прятался.

Ой, как всё запущено…

Я посмотрел на Дерена, не зная — злиться или расхохотаться. Спрятался он тут, понимаешь. За моей тушкой?

А я ему всё равно наследника притащил… Чтобы отдал родительский долг. Хэдова бездна…

— Значит, на «Ворон» ты перевелся чисто в своих целях? В маскировочных?