Я не так уж опасалась быть обнаруженной – хотя, если Эмерсон оказался в руках банды отчаянных грабителей гробниц, неожиданность могла стать моим лучшим оружием, когда я нападу – но необходимо было прислушиваться к происходящему. Я не видела под ногами ничего, кроме темноты. Но могла слышать звуки. Яма была не бездонной, но достаточно глубокой; шумы доносились слабо, и их характер невозможно было определить. Стоны смертельно раненого человека? Падение трупа – трупа Эмерсона? Мои руки так тряслись, что пришлось истратить три спички, прежде чем я смогла зажечь другую свечу.
Верёвка была обвязана вокруг выступающего скалистого отрога и исчезала во тьме, как и Эмерсон. Встав на колени, я исследовала её. Пряди были мягкими; ничей вес не натягивал их. Живой или мёртвый, павший или победоносно достигший своей цели – Эмерсон не держался за верёвку. Осознав это, я погрузилась в темноту.
Я преодолела первые несколько футов быстрее, чем планировала, но, наконец, обхватила коленями чёртову связующую нить и смогла действовать более осознанно. Спуск оказался длинным – более девяноста футов, как мы обнаружили позже. Звуки, доносившиеся ранее, больше не были слышны. О Боже, подумала я, неужели я опоздала?
Тьма была непроницаемой. Я пропустила бы вход в гробницу, если бы верёвка не заканчивалась прямо под ней. Это стало полнейшей неожиданностью, и в течение нескольких жутких минут я держалась только руками. Но тут носок моего ботинка обнаружил трещину, и глаза увидели слабое свечение. Крайне слабое, но яркое, как маяк, для глаз, привыкших к полной темноте.
Вход в гробницу вырезали в стороне от оврага. Его площадь составляла около шести футов, но весь он был заполнен щебнем, за исключением узкого туннеля, вырытого ворами. Свет шёл из дальнего конца туннеля. С помощью дыр в скале, которые, как я полагала, были не естественными, а искусственными, я попала в туннель. Ползя как можно быстрее, я лишь смутно ощущала острые камни, обдиравшие руки и колени.
Я неожиданно оказалась в маленькой, плохо освещённой комнате. Прежде чем я смогла разобраться в деталях, меня схватили, подняли на ноги и заключили в тесные объятия, прижав мои руки к бокам.
Хотя мой разум пожирала археологическая лихорадка, в тот момент я не замечала никого и ничего, кроме Эмерсона. Он жив! Он стоит, целый и невредимый! Но крайне обозлённый, и не без причины. Человек в халате и тюрбане, чьё лицо скрывал шарф, держал пистолет, прижатый к голове моего мужа.
– Проклятье, Пибоди, – начал Эмерсон. – Я же говорил тебе…
Человек отвёл руку и ударил. Вскользь, но я тревожно вскрикнула:
– Держи себя в руках, Эмерсон! Не рискуй ещё одним ударом по голове.
Эмерсон был слишком взбешён, чтобы прислушаться к этому прекрасному совету.
– Убери от неё руки, ты… ты...
Он остановился, потому что мужчина, державший меня, немедленно повиновался – не команде Эмерсона, но кивку человека с пистолетом. Я не представляла для них угрозу: мой собственный пистолет покоился в кармане, и я не осмелилась бы воспользоваться им, когда другое оружие прижато к виску Эмерсона.
Тот, кто держал меня, был одет точно так же, как и первый, и был ещё третий, столь же неузнаваемый в халате, тюрбане и шарфе. Но где же остальные? Я ошиблась насчёт их численности?
Успокоившись относительно безопасности Эмерсона (по крайней мере, на данный момент), я получила возможность осмотреться. Трудно было разобрать детали, поскольку единственный свет исходил от фонаря европейского образца, который держал третий грабитель, но я видела достаточно, чтобы мой профессиональный азарт разгорелся вовсю. Каменная крошка и фрагменты других материалов покрывали часть пола; в некоторых местах мусор убрали или отодвинули в сторону. В дальнем конце комнаты он был сложен высокой грудой, на полпути к дверному проёму в стене. Обрамлённое тяжёлой перемычкой и исписанными косяками отверстие было заложено тщательно вырезанными камнями. Тёмный квадрат, выделявшийся на ровной поверхности, показывал, где убрали один из камней. Это свидетельство проникновения грабителей в дальние комнаты – а возможно, и в саму погребальную камеру – было немного обескураживающим, но то, что я увидела на стене слева от двери, заставило меня затаить дыхание. Стены гробницы были расписаны!
Насыпи, сколы и глубокие тени скрывали большинство окрашенных поверхностей. Слабое свечение фонаря освещало, и тускло, только одну часть единственной сцены – голову и верхнюю часть тела женщины и руки, которые она подняла к плечам. Часть иероглифической надписи обозначала её имя; я могла разглядеть изогнутую форму картуша, но не отдельные знаки. Однако я знала её так же твёрдо, как если бы встретила старого друга. Крыло короны-коршуна, такой же, что была изображена на статуе, обрамляло знакомый профиль.
Я импульсивно шагнула вперёд. Рычание Эмерсона и поднятая рука одного из мужчин напомнили мне, что в настоящее время археологические исследования не совсем уместны. После обмена взглядами и кивками тот же человек, чей жест остановил меня, заговорил хриплым, явно изменённым шёпотом: