Prudentia

– И ты еще жаловался на царящие при дворе нравы? Великолепно! Не успел раздаться первый выстрел, а вы уже сговорились, как шайка тубантских торговцев! Насколько я вижу, сделка верная, каждый получает свое, а? Так, посмотрим… Ты получаешь удачное начало военной кампании. Это позволит тебе упрочить свои позиции при дворе и заткнуть рот недругам. Лаубер получает славу захватчика Арбории, покорителя еретиков и истинного христианского рыцаря. Ну а на мою долю остается роль пушечного мяса, которое отвлечет внимание лангобардов!

Сенешаль положил руку ему на плечо. Рука и в самом деле выглядела слабой, пальцы заметно дрожали, но силы в ней оставалось достаточно, что Гримберт вынужден был замолчать.

– Я терпеть не могу жару, Гримберт, – произнес Алафрид, глядя на него в упор. – Моя дряхлая плоть слабеет, а имплантаты-иммуноподавители норовят выйти из строя. Империя пережила немало паршивых времен, но самые страшные из них еще впереди. Сейчас я должен быть в столице, выполняя ту роль, которая возложена на меня его величеством. Так почему, скажи на милость, я нахожусь в четырех сотнях лиг[41] от Аахена?

– Хочешь вспомнить молодость? – предположил Гримберт с усмешкой. – Надоели вина императорского дворца?

Алафрид неумело погладил его по плечу ломкими старческими пальцами.

– Будь план Лаубера в самом деле так хорош, он бы справился и сам. Однако есть причина, по которой я нахожусь здесь и глотаю чертову радиоактивную пыль. Причина, о которой ты наверняка уже догадался.

– Извини, я…

– Император устал, Гримберт.

* * *

Гримберт нахмурился.

Не так-то просто определить направление ветра, не имея чутких датчиков «Золотого Тура», однако в данном случае он мог бы справиться и без их помощи. Ветер, который был образован морщинистыми губами господина императорского сенешаля, был слишком слаб даже для того, чтоб поколебать походный шатер, но Гримберту невольно захотелось отстраниться. В этом ветре, который он ощутил невесть какими складками души, было что-то тревожное и опасное, точно отзвуки еще не соткавшейся из грозовых облаков бури.

– Мне-то что?

– Император устал, – негромко, но очень весомо повторил Алафрид, заглядывая ему в глаза. – От сифилиса. От пройдох-чиновников. От вечных склок с папскими нунциями и шпионами, от неурожаев, войн, лжепророков, придворных интриганов, которых в Аахене больше, чем ядовитых змей в яме… А еще он устал от вашей грызни с графом Лаубером, которая длится уже двенадцать лет.

– Тринадцать.

– Неважно. Если бы вы были мелкими баронами, ссорящимися из-за спорного виноградника, все было бы куда проще. Я бы приказал разорвать вас обоих на дыбе, выпил бы здешнего вина и отбыл обратно в Аахен трахать императорских гетер и есть свежие персики. Но так уж сложилось, что я вынужден сидеть в этом шатре, наслаждаясь запахом людей, не мывшихся с рождения, но искренне считающих себя рыцарями.

Гримберт прикусил язык. Сенешаль не повысил голоса, не изменился в лице, но за знакомой внешностью дядюшки Алафрида вдруг проглянул другой образ – тяжелый, выплавленный из оружейной стали, образ герцога де Гиеннь. Меча императора.

– Вражда – личное дело каждого. Но ваша вражда уже перешла определенные рамки, за которыми она становится делом не личным, но государственным. Тринадцать лет вы изводите друг друга, точно вздорные соседки. Интриги, саботаж, диверсии, похищения, пытки… Нет такого оружия, которого вы двое не опробовали бы охотно друг на друге. Канцелярия Аахена стонет под непрекращающимся градом ваших кляуз, наветов и взаимных упреков. Лучшие умы его величества вынуждены терять время, разбираясь в ваших хитроумных манипуляциях и заговорах. Но хуже всего…

– Я не….

– Молчи. Докажи, что я не зря считал тебя благоразумным мальчиком, Гримберт. Хуже всего то, что страдает вся Франкская империя. Истощая друг друга, вы истощаете ее силы. Как раз тогда, когда эти силы нужны как никогда. Ваша вражда обходится ей очень дорого. А в последнее время – чрезмерно дорого.

– Если ты хочешь…

Алафрид скрипнул зубами.

– Когда на пороге голодный год, рачительный хозяин урезает траты. И тот скот, который не может принести ни шерсти, ни молока, принесет своему хозяину мясо. Я всегда лучше управлялся с пушками, чем с метафорами, но надеюсь, что ты меня понял. Ради всех нас надеюсь, что понял, мой мальчик.

Гримберт решительно сбросил его руку с плеча, хоть это далось ему не без труда, силы в ней было заключено еще предостаточно.

– Право отмщения на моей стороне, дядюшка Алафрид. Этот человек убил моего отца!

– Мы с твоим отцом были близкими друзьями, Гримберт. Неужели ты думаешь, что я бы смолчал, если бы граф Лаубер имел хоть какое-то отношение к его смерти?