Пруссия без легенд

Но вот что было примечательно: в этот раз, как и прежде, Пруссия приняла свое поражение с определенной стойкостью, приспособилась и попробовала извлечь из этого наилучшее, причем на этот раз даже с большей готовностью и убежденностью, чем прежде. Тогда приспосабливание означало реформы и либерализирующую перестройку государства, которым ядро прусского общества, опора государства — военная аристократия — резко воспротивилась. Теперь же приспосабливание состояло в консервативной реставрации и в реакции, что полностью подходило этому слою общества. Многим прусским консерваторам честолюбивые немецкие эксперименты при Фридрихе Вильгельме с самого начала не пришлись по душе, и в их реакции на Ольмюц боль от позора была смешана с мрачным удовлетворением: они это заранее знали и теперь Пруссии придется вести себя правильно. Никогда они не были подобны чувствительному королю, которого "при слове Германия пронизывает дрожь восхищения". Депутат Бисмарк, к примеру, в Эрфуртском парламенте Унии сухо сказал: "Мы хотим союзного государства; однако платить за него более, чем этой конституцией, мы вовсе не желаем". Полгода спустя в берлинском доме депутатов он защищал Ольмюц: "Задачей Пруссии не является — повсюду в Германии играть роль Дон-Кихота". Союз с "немецко-национальной шайкой-лейкой" стал ему — и большинству прусских консерваторов — в душе противен. Старый добрый союз "трех черных орлов" был чем-то гораздо более солидным, и прусские консерваторы были рады, что он теперь восстановлен — или казался таковым. В годы после Ольмюца Пруссия посвятила себя прежде всего восстановлению этого союза с сентиментальным энтузиазмом — энтузиазмом вернувшегося блудного сына.

Только вот все это не помогло ему. Союз не был восстановлен на продолжительное время, его время прошло, он распался. Не по вине Пруссии — вины ее было в этом столь же мало, сколько ее было сорока годами ранее в разрушении союза между Наполеоном и Александром. Виной всему этому была Крымская война, которая в годы с 1854 по 1856 превратила Австрию и Россию из друзей во врагов, и притом, как оказалось, навсегда. В этой войне между западными державами и Россией впервые дело зашло о турецком преемстве на Балканах, этом эпицентре кризисов, который не давал покоя европейской политике с того момента более чем полвека и в конце концов стал точкой воспламенения Первой Мировой войны. Пруссия и Австрия обе оставались в крымской войне нейтральными, но их нейтралитет имел весьма различный характер: Пруссия была, так сказать, нейтральна на стороне русских, Австрия же на стороне западных сил. Австрия хотела использовать Крымскую войну, чтобы приобрести дунайские княжества (нынешние южная и восточная части Румынии) и вытеснить Россию с Балкан. И это несмотря на тот факт, что Россия всего лишь за пять лет до того спасла Австрию от поражения в венгерской революционной войне. "Австрия заставит весь мир изумиться ее неблагодарности", — заявил Шварценберг еще ранее. Характерное высказывание. Австрия и Россия были теперь смертельные соперники на Балканах, и Пруссия более не могла быть в их союзе третьей, просто потому что этого союза больше не существовало. Впредь она должна была выбирать между ними, желала она того или нет.

Не только союз "трех черных орлов" пришел к концу: вся искусная европейская система, которую создал в 1815 году Меттерних и в которой Пруссия столь охотно перешла к мирному существованию, была разрушена революциями и их последствиями. Франция вышла из игры. Там теперь снова правил Наполеон, и если "третий" Наполеон не имел имперского тщеславия первого, то все же он стремился центр мировой политики снова перенести из Вены в Париж. Его средством был союз с национализмом: сначала с итальянским, где он имел успех; затем с польским, из которого ничего не вышло. В заключение был даже союз с немецким национализмом, но при этом он сломал себе шею. Как и всегда, он устраивал беспорядки в Европе, войны и воинственные крики. Европа послереволюционная не была более мирным сообществом государств, каким была с 1815 по 1848 год. Каждое государство теперь стояло само за себя; волей-неволей и Пруссия.