Пруссия без легенд

Историк Вальтер Буссманн отзывается так: "Когда Бисмарк объединился с национальной идеей, одной из движущих сил столетия, то он желал быть полезным прусскому государству, но в объективном смысле он одновременно служил делу национального государства — стремлениям своих политических противников". Можно сформулировать это еще острее: союз между прусской государственной идеей и немецкой национальной идеей был союзом между огнем и водой; и если дело выглядело так, будто сильный огонь мог превратить воду в пар, то в конце концов огонь был затушен водой. Основание Империи Бисмарком для современников выглядело как величайший триумф Пруссии; в конечном итоге это оказалось началом конца Пруссии. Тем не менее, конец не сделал триумф несостоявшимся. Мало какие из государств перешли к концу своего существования столь почетно, как Пруссия Бисмарка.

Пруссия Бисмарка — это пишется и читается так, будто является само собой разумеющимся; но будет хорошо, если при произнесении этих слов на мгновение приостановиться и удивиться. Это правда: Бисмарк действительно самостоятельно определял политику Пруссии с того момента, как стал премьер-министром — и что за политика это была! Но как же это стало возможно? Бисмарк ведь вовсе не был прусским правителем. Политические решения в Пруссии всегда принимались королями: Фридрихом Вильгельмом I и Фридрихом Великим совсем единолично; их преемниками с привлечением в определенной степени министров и советников. Но чтобы простой министр в течение лет и десятилетий определял прусскую политику, как если бы он был королем — уже в 1865 году английский министр иностранных дел Кларендон язвительно говорил о "короле Бисмарке I", — такого в Пруссии еще не бывало. Ни разу не было такого даже во времена наибольшего блеска Гарденберга — 1810–1815 годы, — чтобы совершенно лишенный мужества, подавленный, и вообще из всей династии самый нерешительный король [57] предоставил своему канцлеру свободы действий более, чем обычно.

Но Вильгельм I, король Бисмарка на всю жизнь, был гораздо более сильным властелином, чем Фридрих Вильгельм III, хотя титул "Великий", которым его внуки пытались наградить его посмертно, тем не менее никогда не пристал к нему. Но среди прусских королей он несомненно принадлежит к первому ряду. Можно назвать его вторым королем-солдатом Пруссии: душой и телом он был настоящим солдатом, опытным кадровым офицером. Благодаря ему была проведена войсковая реформа в Пруссии, без которой возможно войны Бисмарка прошли бы гораздо менее удачно и не столь гладко. В такой же степени личной заслугой короля является назначение на должность невзрачного, однако выдающегося и способного начальника Генерального Штаба Мольтке. Наконец, подчинение командования войсками Генеральному Штабу — это исключительно прусский рецепт успеха, который был введен при Вильгельме I, и он еще долго был передовым в военном деле. И кроме своей в целом более чем выдающейся военной компетентности Вильгельм I обладал еще крепким здравым смыслом, большим политическим жизненным опытом — когда он стал королем, ему было 64 года, — и сильным монархическим чувством собственного достоинства. Он был чем угодно, но только не призрачным королем, и что в таком случае он все же в течение всего своего неожиданно долгого правления (умер он лишь в 1888 году в возрасте 90 лет) будет стоять в тени своего гениального премьер-министра, а позже имперского канцлера — об этом он не думал и не гадал. Между Вильгельмом I и Бисмарком вовсе не было естественного сродства и человеческой симпатии. Еще незадолго до того, как он в час величайшей нужды сделал Бисмарка главным министром, король подчеркнул, что этот человек производит на него зловещее впечатление и наполняет его внутренним отвращением; а Бисмарк со своей стороны никогда не переставал говорить о нервном истощении, которое является результатом вечной борьбы с королем и вокруг короля.