Пруссия без легенд

Сам Бисмарк казалось при этом ясно понимает, что он предпринял нечто противоречивое. "По форме следует больше придерживаться союза государств, однако на практике надо придать ему свойства федеративного государства гибкими, не бросающимися в глаза, но всеобъемлющими формулировками", — говорится в его инструкциях по разработке конституции Северо-Германского Союза. Как это должно произойти, остается открытым. Чувствуется, что сам Бисмарк на этот раз не полностью и не ясно представлял, чего он собственно хочет. Он допускал (в остальных случаях это было совершенно не в его духе) что его набросок конституции будет изменен избранным осенью 1866 года Северо-Германским рейхстагом не менее, чем в 40 пунктах, и между ними в наиглавнейшем: в наброске Бисмарка "Бундесканцлер" должен был быть не более, чем прусским посланником при бундесрате, пост, который был предназначен связанному указаниями высокопоставленному чиновнику. Окончательно принятая конституция сделала канцлера Союза ответственным руководителем всей политики Союза, что заставило Бисмарка самого принять этот пост. С тех пор у него было две должности: он одновременно был прусским премьер-министром и бундесканцлером Северо-Германского Союза. Спустя четыре года бундесканцлер превратился в рейхсканцлера Германской Империи — и самое позднее при этом стало ясно, что из обеих должностей пост канцлера стал наиболее важным, и что Бисмарк, сам того не желая и полностью этого не осознавая, что он сделал, фактически подчинил Пруссию империи.

Северо-Германский Союз еще не назывался "рейхом", то есть "империей" (хотя у него уже был северо-германский "рейхстаг"), а прусский король в качестве главы Северо-Германского Союза еще не был кайзером, а был он не персонифицированным существительным среднего рода, "президиумом" [59]. Эти "не бросающиеся в глаза, но всеобъемлющие формулировки" скрывали еще в до некоторой степени факт, что каждый житель Пруссии с этого момента как бы имел два гражданства: меньшее, прусское и большее, северо-германское (четырьмя годами позже — германское). Он избирал два парламента: прусский ландтаг по трехклассному избирательному праву и северо-германский (позже германский) рейхстаг по всеобщему равному избирательному праву. Когда он исполнял свой воинский долг, то он служил в двух армиях: в прусской армии и в союзном войске, в котором прусская армия была лишь составной частью, хотя и самой большой. И самое интересное — контроль над действиями войск по конституции Северо-Германского Союза был теперь не у прусского ландтага, а у рейхстага — возможно, это был самый явный признак того, что Пруссия в действительности намеревалась войти в более крупную политическую единицу. Ведь чем же была теперь Пруссия, если она не могла более сама определять величину своей армии?

До тех пор, пока Пруссия оставалась в Северо-Германском Союзе, все это еще более-менее сносно маскировалось небывалым фактическим перевесом Пруссии над её меньшими партнерами. Однако когда однажды присоединились бы и южно-немецкие государства, едва ли это смогло оставаться далее скрытым; и перевес Пруссии был бы тогда заметно меньшим. Конечно же, Пруссия и тогда будет все еще оставаться самым крупным немецким отдельным государством в теперь существенно большем целом. И это большее целое, а не сама Пруссия больше, будет вырабатывать важнейшие законы, по которым будет регулироваться жизнь отдельных составных единиц, и проводить внешнеполитические решения, от которых будет зависеть судьба государств — в том числе и государства Пруссия. В конце пути, на который вступил Бисмарк основанием Северо-Германского Союза, мог быть только конец прусской самостоятельности и растворение Пруссии в Германии.