Прусский террор. Сын каторжника

Этот, по крайней мере, уж конечно будет участвовать в сражении. Двоюродный брат императора Франца Иосифа, мужественный и смелый солдат, граф имел все основания рисковать своей жизнью за торжество Австрийского дома, к которому он принадлежал.

Елена не спускала глаз с Карла. Он был все в том же мундире, в котором она видела его всякий раз, когда он выезжал на охоту или возвращался после нее. Между тем что-то неуловимое придавало ему теперь более воинственный вид, а лицу его — нечто более суровое. Чувствовалось, что он осознавал близившуюся опасность и, встречая ее по-мужски, относился к ней и как человек, дороживший теперь жизнью ради будущего счастья.

В это время маленькое войско Карла, помощником которого по командованию стал Бенедикт, стояло биваком в ста шагах от железнодорожного вокзала, как раз под окнами бургомистра Фелльнера. Это войско ничего не требовало от местной власти. Карл продал одно из своих земельных владений, поэтому каждый из его людей ежедневно получал по полфлорина на питание. Каждый был вооружен добрым карабином Лефошё с нарезным стволом, способным, как и прусские ружья, делать восемь — десять выстрелов в минуту. Наконец, каждый из его людей носил при себе сто патронов и, следовательно, эти сто человек могли сделать десять тысяч выстрелов.

Оба командира имели при себе по двуствольному карабину.

Возвращаясь из ратуши, бургомистр обнаружил перед своей дверью небольшой отряд в незнакомых ему мундирах. Он остановился с тем простодушным любопытством горожанина, которое называют праздношатанием.

Рассмотрев солдат, он стал изучать их командира.

Но здесь он остановился уже не только из простого любопытства, но от удивления.

Ему показалось, что лицо этого командира было ему немного знакомо.

И в самом деле, этот самый командир, улыбаясь, спросил его на превосходном немецком языке:

— Не разрешит ли мне господин бургомистр Фелльнер справиться о его здоровье?

— Ах! Небо и земля! — вскричал бургомистр. — Я не ошибаюсь! Это же господин Бенедикт Тюрпен!

— Браво! Я же вам правильно сказал, что у вас чрезвычайно развит орган памяти! Только такой и нужно иметь, чтобы узнать меня в этой одежде.

— Так вы, значит, стали солдатом?

— Офицером.

— Офицером! Извините.

— Да, офицером-охотником.

— Так поднимемся же ко мне, вам, безусловно, необходимо освежиться, да и людям вашим хочется пить. Не правда ли, друзья?

Егеря принялись посмеиваться.

— Больше ли, меньше ли, но нам всегда хочется пить, — ответил один из них.

— Так что же, вам сейчас спустят двадцать пять бутылок вина и стаканы, — сказал бургомистр. — А мы с вами поднимемся, господин Бенедикт!

— Помните, я вижу вас из окна, — сказал Бенедикт своим солдатам, — и будьте благоразумны.

— Будьте спокойны, капитан, — ответил тот, что уже вступал в разговор.

— Госпожа Фелльнер, — сказал, входя, бургомистр, — нот капитан добровольней, у него к нам ордер на расквартирование. Нужно его хорошо принять.

Госпожа Фелльнер, занимавшаяся вышивкой, подняла голову и посмотрела на гостя. Чувство, похожее на то, что недавно оживило физиономию ее мужа, появилось у нее на лице.

— О! Удивительно, друг мой, — воскликнула она, — как этот господин похож на молодого французского художника…

— Так! — сказал г-н Фелльнер. — Никакой возможности оставаться инкогнито! Сделайте комплимент моей жене, дорогой Бенедикт: вас узнали.

Бенедикт протянул руку г-же Фелльнер, но та взяла ее только с некоторым колебанием.

А в это время бургомистр, верный своему обещанию, отыскал в связке ключей тот, что открывал погреб, и собственной персоной спустился туда за вином, которым он хотел угостить людей Бенедикта, чтобы те выпили за его здоровье.

Но едва только за ним закрылась дверь, едва только добрая г-жа Фелльнер оказалась наедине с молодым французом, как она тут же обеими руками схватила его руку, коснуться которой только что не осмеливалась, и вскричала:

— О сударь, я только после вашего отъезда узнала, что вы предсказали моему мужу нечто ужасное! Должна ли я относиться к этому как к шутке или мне нужно опасаться беды?

— Сударыня, — сказал Бенедикт, — мне теперь не вспомнить, что я имел честь говорить вашему супругу. Для этого мне нужно еще раз взглянуть на его руку.

— Вы, значит, серьезно верите, сударь, — спросила напуганная женщина, — что по руке человека можно прочитать его судьбу?

— Я слишком добропорядочный христианин, чтобы не верить тому, что написано в Библии.

— В Библии, сударь? То, что вы сказали господину Фелльнеру, написано в Библии?

— Нет, но в Книге Иова, глава тридцать семь, стих семь, сказано: «Он полагает печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело Его». И Моисей сказал: «Закон Божий будет написан у тебя на лбу и на руке твоей».

— Значит, — спросила г-жа Фелльнер, — тот, кто стремится разгадать эти знаки, не совершает нечто нечестивое?

— Нет, сударыня, — ответил Бенедикт, — и заниматься этими важными тайнами — значит беседовать с Богом.

— Но, — спросила г-жа Фелльнер, — нет ли какого-нибудь способа победить, как же мне это лучше сказать, рок?