Кто бы сомневался — никого другого к ним бы просто не пропустили, к собственной охране Алексей относился крайне внимательно. Иначе быть не может, слишком много разного рода прецедентов, весьма нехороших по своим последствиям случилось с правителями, кто мерами предосторожности заранее не озаботился или пренебрег ими. А его охрана, лейб-кампания, прекрасно знает что не переживет царя, буде его убийца настигнет. Не только его, свою жизнь рынды охраняют.
— Государыне в тепло надо, прогулка закончена, а мамки с няньками о том бояться сказать. Вот царицы меня и отправили ваши царские величества побеспокоить. Доченька, иди в терем, хорошая моя. Царское дите в себе носишь — тут с бережением тебе жить нужно. Иди, государыня.
Князь-кесарь низко поклонился собственной дочери, на людях он всегда вел себя с ней подчеркнуто почтительно. И это говорило о том, что случилось что-то серьезное, иначе бы иной разговор пошел.
— Пойдем, Катенька, я тебя провожу.
Алексей помог встать жене — в шубейке той подняться было затруднительно, сильно животик выпирать стал. С другой стороны уже Иван Федорович подхватил дочку под локоток. Так они ее довели до терема, где царицу окружила плотной группой комнатные боярыни. Отдали им с рук на руки царицу. Те пестрыми курицами сразу закудахтали, так что он незаметно поморщился — бабье недолюбливал. И постояв минуту, они оба направились в соседний терем — там обычно занимались государственными делами. И хотя кроме караульных гвардейцев, охраны нигде не было видно, Алексей не сомневался, что все бдят и за ними присматривают десятки пар настороженных глаз. Стрельцы у входа вытянулись, вскинули заряженные фузеи с примкнутыми штыками — Алексей милостиво кивнул. Ему такое не в тягость, зато для служивых неимоверная награда, которой гордиться до конца своих дней будут, и внукам рассказывать, каждый раз добавляя излишние «детали»…
— Государь, зело много ты знаешь, я даже боюсь спрашивать откуда. Но насчет схизматиков ты прав полностью — бог их в богатстве, только ханжески себя крестят. Что католики, что лютеране — душу человеческую запросто погубят ради денег. Ишь, что затеяли — так открыто разбоями своими похваляться, шпыни ненадобные, графами и баронами жалуют. Наш «светлейший» хоть и вор первостатейный, но на поле боя отличался, а не на разбое. Хотя наворовал много — два городка и три сотни деревенек — уму непостижимо!
Князь-кесарь хмыкнул, когда они уже сидели в креслах и Алексей закурил папиросу, первую за день. Терпел, сколько смог, от пагубной привычки нужно было избавляться, но воли недоставало.
— Короли «наши» на Берлин идут в силе тяжкой, мыслю, уже баталия состоялась, и город сей разграблен. А может и не случилось ничего — Фридрикус не дурак, должен сообразить, что противостоять не сможет. Так что есть возможность с ляхами посчитаться — родитель твой слово свое сдержит, тут без обмана. Нужно токмо свеям Выборг отдать, а ему Парадиз любимый — но токмо на шведской стороне, южный берег реки нашим будет, чтобы торг вести. И Корела тоже — то древняя наша вотчина. А Петербург этот… да хрен с ним, город на болотах, погибельное место. Мы лучше в Шанцах обоснуемся, постройки разберем, и городок в камень оденем.
Князь-кесарь усмехнулся — «окно в Европу» Ромодановский недолюбливал, охал, подсчитав убытки, во что обошелся каприз прежнего царя. Не в устье град строить надо, там затопления постоянные, а на месте Ниешанца, где Охта в Неву впадает, там намного суше и лучше, пригодное то место. Новгородцы ведь не глупы, что там слободу свою поставили, и место им знакомое — не раз сражались, все знакомо.
— Так и будет — у него свой град, у нас свой, — пожал плечами Алексей — ради дела можно «герру Петеру» его любимую игрушку отдать. И он посмотрел на тестя, тот правильно понял его взгляд.
— Князь Михайло Голицын наши полки в Смоленске собирает, а Аникита Репнин в Киеве. Вот роспись, государь…
Глава 19
— Мне державу свою по кусочкам создавать надобно заново, и я от этого не отступлюсь. Фридрикуса побить надобно, пока кайзер в нашу распрю не вмешался — потом поздно будет, сейчас урвать побольше надобно.