И сейчас, с высоты старой башни Петр Алексеевич внимательно смотрел за неприятельскими кораблями, что все же решились войти в лиман, пройдя входную узость, где было обилие отмелей и песчаных банок. Однако у турок были опытные лоцманы — три двухдечных корабля шли вперед уверенно, благо ветер был попутный, но верхние паруса все же убрали. Их сопровождала небольшая яхта, и парочка галер, капудан-паша выдвинул вперед авангард эскадры. По ним с Кинбурна и редутов не стреляли, да и не собирались этого делать — нужно было пропустить османов дальше, где на выходе разбросаны плавучие рогатки и стояли на якорях прамы, на каждом из которых стояло по три десятка убийственных 36-ти фунтовых пушек. Прорваться вглубь лимана турки не смогут, им не подойти к Очакову. Зато все свои корабли, а это добрая треть эскадры' могут потерять запросто — при встречном ветре им вернуться обратно по фарватеру будет невозможно, нет возможности развернуться. Галеры, конечно, могут взять их на буксир, и вывести из западни, но кто же им позволит такое сделать.
Прамы окутались густыми пороховыми дымами, и тут же с береговых батарей загрохотали пушки — бой начали русские, ведь до турок было чуть меньше версты и расстояние сокращалось. Османские линкоры стали отвечать, и белый пороховой дым укутал их плотной завесой. Однако опытным слухом Петр Алексеевич прекрасно понимал, что происходит — рев тяжелых орудий ни с чем не спутаешь, как и мощные взрывы бомб. И доносившиеся с моря звуки завязавшегося сражения говорили ему о многом — османы терпели сильный ущерб, их ответный огонь стал потихоньку утихать. Благо ветерок был свежий, дым вскоре рассеялся, и перед Петром открылась удивительная картина, поверить в которую было трудно.
— Ох-ти, мать вашу… Фортуна улыбнулась, в рот ее…
От удивления Петр Алексеевич выдал замысловатый «боцманский» загиб, не в силах поверить собственным глазам. Флагманский турецкий корабль горел погребальным костром, его постоянно сотрясали взрывы. И выглядел ужасно — борта проломлены тяжелыми ядрами и бомбами, языки пламени вырывались из-под палубы, а турки уже прыгали в воду, спасаясь от огня. Второй корабль наскочил на плавучую рогатку и, судя по всему, в пробоину сейчас вливается вода, так как он сильно накренился. И участь его теперь предрешена — через четверть часа сядет корпусом на дно, тут глубины всего до тридцати футов на фарватере. А вот третий корабль попытался развернуться, или капитан плохо знал здешний фарватер — на ходу вылетел на песчаную отмель, которых в днепровском гирле множество, даже целая Кинбурнская коса намыта. И чуть не лег на борт, плотно увязнув в песке. Теперь османские моряки даже стрелять не смогут — пушечные жерла или в песок уткнулись, либо в небо смотрят.
Наскочила на рогатку и одна галера, и теперь ей некуда деваться. Яхте тоже не повезло, заползла на песок, и теперь с помощью второй галеры турки отчаянно пытались сволочь ее на глубину.
— На абордаж их брать, на абордаж!
Петр Алексеевич закричал и затопал ногами, его охватила ликующая ярость, словно вернулась молодость, когда он сам принимал живое участие в «марсовых потехах», со шпагой в руке, не боясь смерти. Как тогда в устье Невы, где они с Меншиковым и преображенцами на лодках взяли на абордаж двенадцати пушечную шняву «Астрель» и бот «Гедан» о десяти пушках. И в честь этого события, первой морской победы на Балтике, он приказал отчеканить медаль с горделивой надписью — «Небываемое бывает»…
Глава 38
— Пули и шрапнель девятнадцатого века против луков времен Батыева нашествия, регулярная армия супротив средневекового воинства. Это не бой — конкретное избиение пи минимальных потерях!