Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах

После душа у себя в комнате мы вышли на улицу прогуляться перед ужином, и там, на одной из аллей, нам повстречался парень, живший на нашем этаже, в соседней комнате, с которым мы здоровались, но знакомы не были. Мы познакомились, парень, назвавшийся Юрием, достал из-за пазухи бутылку водки и попросил нас помочь распить ее за компанию – один он пить не хотел, а больше, мол, не с кем, – сосед его по комнате был старичок, и к тому же сердечник. Выручив застенчивого «страждущего», – я употребил за компанию почти полный стакан, – мы в добром расположении духа отправились на ужин, во время которого мне пришлось попросить себе добавки – водка, опалив внутренности, разожгла аппетит.

Тем же вечером, после ужина, во время прогулки, проходя мимо универсального магазина, уже закрытого в этот поздний час, мы увидели живописного толстого армянина с классическим, присущим только представителям этой нации носом. К тому же этот армянин был удивительно похож на любимого всеми жителями нашей страны артиста Мкртчана. Он предлагал доставаемый им прямо из багажника легковой машины армянский коньяк «Ахтамар» Ереванского розлива по цене 20 р. за бутылку, что составляло, насколько я знал, цену даже несколько большую, чем в ресторане. Мы подошли к продавцу, за нами последовали другие, и вскоре машину окружала уже солидная толпа, но пока никто не решался приобрести коньяк.

– А ну-ка, дарагой, папробовать дай, да! – копируя кавказский акцент, который мне всегда неплохо удавался, обратился я к армянину.

Обернувшись на голос, хозяин коньяка удивленно уставился на меня.

– Если мне понравится твой коньяк, – сказал я ему, – я сразу пять бутылок возьму.

Армянин крякнул и стал раскупоривать бутылку.

– Обижаешь, брат, коньяк прямо с завода, мамой клянусь, – проговорил он мне скороговоркой. В это время один из отдыхающих услужливо протянул мне стакан. Я щедро плеснул в него темно-золотистой жидкости, и медленно, со смаком выцедил ее. Вкус напитка и его аромат оказался настоящим, коньячным. Достав из кармана сотенную бумажку, я шепнул армянину на ухо, чтобы не слышали другие::

– Дай шесть, ара. Одна мне будет бесплатно, за рекламу.

Армянин, судя по выражению его лица, хотел было возмутиться, но вид сотенной купюры загипнотизировал его, и он махнул рукой:

– А, давай! – И громко, во всеуслышание добавил: – Хорошему человеку не жалко! – Потом мне, шепотом: – Открытую возьми, да.

Многие из присутствующих, решившись последовать моему примеру, полезли в карманы за деньгами, а мы с Тоней, вооружившись бутылками, интригуя своим видом всех встреченных по пути отдыхающих, направились к своему корпусу. Не знаю, как у армянина шла торговля после нашего ухода, но на следующий день мы его на прежнем месте уже не обнаружили, и вообще до окончания нашей смены больше не видели – то ли распродал все, то ли его, доморощенного бизнесмена, милиционеры загребли…

Отдыхалось нам с Тошкой в Коблево весело, приятно и беззаботно, да и с погодой повезло – все дни, за исключением одного, дождливого, который мы целиком безвылазно провели в постели, были солнечными..

Интересно, что уже на второй или третий день нашего отдыха выяснилось, что у нас с Тоней совершенно различный суточный ритм: я просыпался в шесть утра, выходил к морю, до которого от нашего корпуса было полминуты ходьбы, и бегал вдоль берега пару-тройку километров, зачастую босиком по прохладному влажному песочку. Затем отправлялся на спортплощадку, где в это время разминалась женская команда мастеров г. Николаева, и играл в составе команды отдыхающих против волейболисток, выступающих в высшей лиге! (Если только тренер девушек не соврал). Выиграть у этих девчонок – высоких, стройных, сильных, гибких и загорелых, нам, молодым парням, так ни разу и не удалось, зато каким удовольствием было просто поиграть против них! Причем тренер перед каждой игрой шутливо напутствовал нас: «Ребята, не жалейте себя, играйте в полную силу, только об одном прошу: не шлепайте девушек по животикам и попкам!».

Когда к восьми утра я возвращался в комнату и принимал душ, Тонька еще сладко спала. Я целовал ее в шею или в губы и при этом шептал: «Вставай скорее, лентяйка, кофе давно на столе, неужели ты не видишь, как поднялись пенки на сливках?!». При этих словах она вытягивалась под простыней во весь рост, до стона, затем, не открывая глаз, шептала чуть хриплым со сна голосом:

– Попрошу десерт подать в постель…

Если у нас еще оставалось время до завтрака, я нырял к ней, шепча: «Тошка-Кошка, полюби меня немножко» и брал ее, тепленькую, грубовато, словно насиловал (так ей нравилось)..

Затем, после душа, мы наперегонки мчались в столовую и едва успевали к завтраку. А сразу после завтрака мы вновь разлучались: я шел к морю загорать и купаться, а Тонька поднималась на крышу нашего санатория с еще одной отдыхающей, с которой она пару дней тому назад познакомилась, там они принимали солнечные ванны голышом…