Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах

Женщина ответила, назвала дату.

От этой даты я отсчитал три месяца вперед, и получилось… выходило, что начало Тонькиной беременности приходилось прямо на середину нашего «медового месяца». Голова моя пошла кругом. Я забыл поблагодарить женщину, трубка выпала из моих рук. Здорово, а! Ай да Тонька! Какого черта она мне ничего не сказала, не сообщила?! Гордая. А замуж все-таки выскочила. А муж ее, интересно, знает, что это не его ребенок? Или же он встретил ее сразу после того, как она приехала в свой родной город Бельцы, и влюбился в Тоньку без памяти. Что и говорить, у нее тогда был такой потрясный загар, абсолютно ровный по всему телу.

Ах, Антонина, а я ведь не принимал наши отношения всерьез, считал капризом то, что она поехала со мной к морю, и еще ревновал ее к этому… председателю, считал, что уж его-то она любила по-настоящему, а меня так… как забавную, но чужую игрушку.

На следующий день к назначенному часу я был в Бельцах, и, отчего-то боязливо озираясь по сторонам, торопливо шагал к дому, где проживала тетя Антонины, сестра ее матери, у которой мы должны были встретиться.

А вот и нужная мне улица, вот дом № 16. Правильно, небольшой частный домик. Миновав калитку, я прошел прямиком ко входу и постучал в дверь, которая тут же отворились – меня ждали.

Шагнув внутрь, я увидел ИХ: Антонина стояла в небольшой прихожей, держа на руках ребенка. Мои глаза в одно мгновение наполнились слезами: моя милая Антонина, Тоник, Антошка, Тошка была прекрасна, как мадонна. Мадонна с моим, а вернее с нашим сыном на руках.

– Ты, ты… скажи мне, почему ты так поступила, Тоня? – выдавил я из себя, не найдя в себе силы быть в этот момент учтивым.

– Потому что ты не свободен, Савва, – мягко ответила она.

– Да и я была уже не девушка, чтобы вешаться тебе на шею, – стала она нести какой-то вздор. Я подошел и обнял их: такую непохожую на прошлогоднюю мою любовницу Тоньку – теперь солидную, слегка располневшую даму – и этого незнакомого, темноволосого ангелочка у нее на руках, смотревшего на меня из своего пакета пеленок внимательно и серьезно. И Тонька не отстранилась. Обняла меня свободной рукой, прижалась. Затем развернула ребенка и дала посмотреть.

– Когда вы уезжаете? – спросил я дрожащим голосом, держа в руках и не переставая разглядывать малюсенького Савку, сам еще не понимая, кто он, и что он для меня значит.

– Мы улетаем, – ответила она. – Завтра утром служебной машиной мой папа отвезет нас в Кишинев, в аэропорт, а потом мы полетим далеко– Далеко, во Владивосток. – Она бережно взяла мальчика из моих рук.

– Я хочу видеть его свидетельство о рождении, – неожиданно для себя самого сказал я. – Если можно, конечно, прости меня, – добавил я, смягчая тон.

– Нам ничего от тебя не надо, – спокойно сказала Тоня.

– Я понимаю, и все же, пожалуйста, я прошу тебя, – сказал я. – Это моя единственная просьба.

Тоня, вновь отдав мне сверток с малышом, сходила в комнату, принесла оттуда дамскую сумочку, вынула из нее какие-то бумаги и протянула мне кусок картона – свидетельство о рождении.

– Скажи, Тошка, – сказал я, как называл ее когда-то, в минуты близости. – А муж твой… офицер… он знает?

– Нет, это ему ни к чему, – без улыбки глядя мне в глаза, ответила она. – Мы встретились с ним на второй или третий день после моих морских приключений, когда я вернулась домой. А он как раз получил старшего лейтенанта, приехал в отпуск, он наш сосед и мой одноклассник, мы вместе в школе учились. Он и сказал тогда, что любит меня еще со школьной скамьи, и предложил выйти за него замуж. Ну, я и согласилась… Поэтому я тебе и не хотела ничего сообщать, да и ты мне не звонил целый год, и лишь вчера неожиданно позвонил, и моя мама… Это все она, моя мама… – Тоня слегка скривилась.

Я развернул свидетельство и прочел его. Мне было достаточно и трех секунд, чтобы на всю жизнь запомнить все, что там было написано. Потом достал из кармана тугую пачку сотенных купюр, завернутых в обычную газетную бумагу, и вложил ее внутрь свидетельства.

– Подъемные, – улыбнулся я, возвращая ей документ. – Офицеру на новом месте службы полагаются подъемные, так что соблаговолите и на сына получить.

Тоня как-то брезгливо коснулась пакета пальцем.

– Что это?

– Бери-бери, здесь деньги, одиннадцать тысяч, это все что я дома наскреб.

– Не надо, Савва, это же такие деньжищи, – прошептала Антонина, лицо ее мгновенно изменилось, в глазах мелькнула растерянность, затем блеснули слезы.

Я еще раз обнял ее и ребенка, прижав их нежно к груди.

– Это ужасно много. Ты сумасшедший. Я не хочу, чтобы ты отбирал эти деньги от своей семьи, – сказала она, решительно протягивая мне пакет.

– Бери, дуреха, я эти деньги в карты выиграл, – сказал я, отталкивая ее руку и еле сдерживаясь, чтобы вновь не расплакаться. – А тебя вот и своего сына упустил, проиграл. – Сказав это, я медленно, ничего не видя и не соображая, направился к выходу.

Новелла четвертая Комсомольский рейд