Пружина для мышеловки

– Пойдемте в кабинет, – она указала рукой на дверь комнаты, в которой я еще ни разу не был, – у мужа гости, он с ними в гостиной…

Ну наконец-то, а то я уж стал подумывать, что Майя Витальевна с мужем вообще не живет. Мы общаемся с ней уже полгода, даже чуть больше, а господин Чаинов так и оставался для меня фигурой полумифической, я его ни разу не видел.

То, что Истомина поименовала «кабинетом», оказалось совсем крохотной комнатушкой, две трети которой занимал письменный стол с компьютером. Кругом громоздились бумаги, папки, рукописи, на полу высокими, угрожающими вот-вот рухнуть, стопками сложены книги.

– Извините, здесь так тесно, – смущенно произнесла Майя Витальевна, – все времени нет порядок навести.

– Ваш кабинет? Или супруга?

– Мой. Для двух кабинетов у нас нет места, муж работает в основном у себя в лаборатории, домой только ночевать приходит. Это, конечно, не очень удобно, но что же делать, – она развела руками.

Да, конечно, не будь дяди Жоры, профессор Чаинов мог бы работать дома. Действительно, ничего не поделаешь.

Истомина уселась за стол, я примостился на стул, с которого предварительного снял ворох тяжеленных папок.

– Майя Витальевна, вы отдаете себе отчет в том, что происходит? – строго начал я.

– Нет, – она удрученно покачала головой. – Я ничего не понимаю. Если я не ошиблась и тот человек, которого показали по телевизору, был у меня и назвался Клюевым… Я не понимаю, зачем это было нужно.

– Могу только предположить. Этот человек надел парик, наклеил усы и пришел к вам под чужим именем и под надуманным предлогом, чтобы поинтересоваться вашими набросками и дневниками тридцатилетней давности. Он не представлял никакого издательства, никто в Испании не собирался это переводить и издавать, но он готов был заплатить немалые деньги за то, чтобы посмотреть, о чем вы размышляли и писали, когда были начинающим автором. Подумайте, Майя Витальевна, что это может быть.

– Ума не приложу, – растерянно сказала она. – А что это может быть? Что могло его интересовать в моей жизни того периода? В ней не было ничего интересного. Училась в Литинституте, работала в газете, много писала… Встречалась с Женей, собиралась за него замуж, потом вышла. Первого ребенка родила. Больше ничего не было.

– Было, Майя Витальевна. В вашей жизни была Елена Шляхтина, с которой мы так и не разобрались до конца. Чем больше мы узнаем об этой девушке, тем больше у нас возникает вопросов. И господин Ситников, он же Клюев Сергей Иванович, очень хотел знать, что вам известно о Елене. В ее жизни была какая-то тайна, и ему важно было понимать, поделилась она этой тайной с вами или нет. Так как, Майя Витальевна? Она с вами поделилась?

Истомина старела прямо на глазах, стремительно и, как мне казалось, необратимо. Она уже никогда не станет прежней, даже когда пройдет время и все забудется, она так и останется старухой, сгорбленной, дрожащей и слабеющей.

– Нет, – глухо проговорила она, не глядя на меня.

– Нет? Не поделилась?

– Нет, – повторила она чуть тверже.

– Но вы все равно узнали, – я не то спросил, не то утверждал.

– Я… догадалась.

– Когда?

– Недавно.

– А точнее?

– Когда вы показывали мне фотографию того милиционера.

– Личко?

– Нет, другого. Два дня назад.

– Забелина?

– Да, кажется… Я не запомнила фамилию.

– Значит, вы все-таки его узнали?

– Узнала? – она посмотрела удивленно и непонимающе и покачала головой. – Нет, нет, я его не вспомнила. Но в тот момент все сложилось… Хотя должно было сложиться раньше… Я не подумала… вернее, я не хотела об этом думать. Так будет честнее. Я не хотела.

Наконец она взглянула на меня прямо и открыто, и мне показалось, что это стоило ей огромных усилий.

– Я должна была догадаться еще тогда, когда вы сказали, что у Лены был брат.

– Вы действительно этого не знали?

– Нет. Я вас не обманываю, я действительно не знала. Мне придется вам рассказать… Об этом никто не знает, кроме меня и дяди Жоры.

* * *

В квартире своей подруги Майи Лена Шляхтина хранила рукописи. И те, которые посылала на творческие конкурсы, и другие, над которыми работала в свободное время. Она хотела стать писателем и была уверена, что сумеет добиться своего, даже если не получит необходимого образования.

– То, что вы все пишете, – она презрительно морщила носик, – это жуткая преснятина. Соли нет, перца нет, специй нет. Как резиновые макароны без ничего. То, что я напишу, произведет эффект разорвавшейся бомбы. Вот увидишь. Чтобы хорошо писать, не нужно знать историю литературы и всякие там никому не нужные премудрости про стиль и композицию, нужно знать жизнь. Никто из вас ее не знает, вы же все идеологически стерильные, как кастрированные кошки, живете в башне из слоновой кости и размышляете над смыслом жизни, которой не живете.