Пружина для мышеловки

– Погодите, Андрей, – мне пришлось, к сожалению, остудить его пыл, – Личко был осужден, и его дело находится в архиве суда. А дело об обнаружении трупа Шляхтиной было прекращено на стадии предварительного следствия, и находится оно, стало быть, не в судебном архиве, а в архиве ГУВД. Вы поговорите со своим знакомым, может быть, у него и в этот архив есть ходы или нужные знакомства. Ну а уж если нет, тогда вам придется искать самому. Это первая идея, но у меня и вторая.

Андрей, кажется, слегка расстроился, когда услышал, что его знакомый, имеющий доступ к судебным архивам, может оказаться бесполезным, но услышав про вторую идею, воспрял.

– Я подумал, что вы ищете сведения о Елене Шляхтиной со стороны самой Елены. Но ведь в этой истории была и вторая сторона. Может быть, имеет смысл поискать там. А?

– Я что-то не понимаю…

– Давайте еще выпьем, – предложил я.

– Мне, наверное, достаточно, мне ведь еще домой ехать.

К этому я отнесся с пониманием и налил виски только в свой стакан. Человек, старающийся не напиваться перед тем, как сесть за руль, всегда вызывает у меня уважение.

– Вот смотрите. Шляхтина давала показания, уличающие Личко в совершении преступления, так?

– Так.

– А Личко потом все время повторял: «Почему Лена так поступила?» или «Зачем Лена это сделала?» То есть он был с ней знаком еще до суда, она не была случайной свидетельницей, которая мимо проходила и что-то там такое видела. Но если об этом знакомстве не знают люди, связанные с Еленой, то о нем могут знать другие люди. Люди, которые контактировали с Личко.

Я старался быть максимально аккуратным в выражениях, потому что еще во время беседы в доме у Истоминой увидел, как болезненно Андрей Мусатов относится к тому, что Личко называют его отцом.

– Вы хотите сказать, что мне нужно поговорить с сослуживцами Личко?

– В первую очередь, вам нужно поговорить с вашей матерью, – как можно мягче произнес я. – Попросите ее вспомнить всех друзей и знакомых ее мужа, в том числе и сослуживцев. Среди них наверняка окажется кто-то, кто был с ним особенно близок и мог знать о знакомстве Личко с молодой красивой женщиной.

– И зачем это? – Андрей нахмурился. – Я и без того не сомневаюсь, что они были знакомы. Что мне даст лишнее подтверждение этого факта?

– Вы не понимаете, – я был терпелив, как учитель в школе для умственно отсталых. – Допустим, у вас есть девушка, дама сердца, и есть близкий друг. Вы их знакомите, это естественно. Или не знакомите, но другу многое о ней рассказываете. Например, о том, что она уехала к тетке в Волгоград, или о том, что она посещает какие-нибудь курсы, или о том, что у нее есть подружка Маша, совершенно невыносимая особа, которая часами висит на телефоне и изводит вашу девушку всякими глупостями, мешая вам предаваться интимным радостям. Ведь расскажете же, правда? Почему бы нет? Это нормально.

– Ну, в общем, да, – согласился он, – нормально.

– И когда мы приходим к этому вашему другу и спрашиваем, что он знает о вашей девушке, он нам рассказывает, что она посещала такие-то курсы, что у нее в Волгограде живет тетка, а в Москве есть безумная подружка Маша. После чего мы находим в Волгограде тетку, а в Москве – курсы и Машу, и задаем им уже вполне конкретные вопросы о вашей девушке. Люди, которые знали о знакомстве Личко и Шляхтиной, могут кое-что знать о самой Шляхтиной, либо о ее жизни, либо о других ее знакомых. Тут главное – найти кончик ниточки, за который можно тянуть. Пока что этого кончика у вас в руках нет, во всяком случае, поиски со стороны самой Шляхтиной вам ничего не дали. Так попробуйте поискать со стороны Личко. Что вы теряете?

Мы проговорили еще час, и я все время со страхом ждал, что Мусатов расценит мое участие в его судьбе как намек на желание сотрудничать и сделает мне конкретное предложение. Мне придется отказываться, а он будет предлагать деньги, и мне нужно будет объяснять, что заниматься его археологическими изысканиями мне не интересно, а деньги я зарабатываю совсем другим способом, куда более приятным. Он обидится и уйдет, я буду чувствовать себя виноватым, в общем, ничего хорошего. И зачем я, дурак, вообще полез в это дело? Ну сперва – ладно, меня Майя попросила прийти и посидеть рядом, но сегодня-то я зачем ввязался? Мне что, больше всех надо? У человека есть проблема, вот пусть он ею и занимается, а при чем тут я? С какого боку? Видимо, три дня сплошных разговоров о самоубийстве коллеги совсем выбили меня из колеи.