Пружина для мышеловки

То есть я-то отлично понимал, почему «сошел с ума», но мне было интересно, посмеет ли папа произнести это вслух, да еще при посторонних. Я был уверен, что не посмеет. И придется ему подбирать для отказа другие аргументы, которые, бог даст, я сумею разбить и вытащу-таки из него согласие.

Однако я папу недооценил. Он и не думал отказываться. Не в том смысле, что решил согласиться. Он вообще не обсуждал эту проблему, а перевел разговор сразу на меня, на мою неправильно выбранную профессию, на мой загубленный талант и на то, что я лишил его главной радости любого отца – возможности гордиться своим сыном. И тут никакие Мусатовы с красивыми молодыми девушками ему своим присутствием не помешали.

Нет, папа не кричал и даже не был резок в выражениях, его крепкий баритон звучал ровно и сочно. Более того, он был обольстительно мягок. Вернее, они оба: и папа, и его божественный знаменитый голос. Он говорил мне «сынок», а привычные «ты должен» заменил на «мне всегда казалось, что ты мог бы». Краем глаза я наблюдал за Андреем и Юлей и мог бы поклясться, что Мусатов хотел выйти и оставить нас с отцом наедине, но его благие побуждения упирались в Юлю, которая как стояла, привалившись плечиком к великому Дорошину, так и продолжала стоять. Более того, мой папа, произнося свою трагическую тираду, ласково гладил девушку по головке. Дескать, я вовсе не сержусь, и то, что вы тут слышите, это не семейная сцена и не скандал, а просто милый щебет на отвлеченную тему, не очень-то, в сущности, и важную.

Из всего сказанного я понял одно: выступать в моем клубе папа не будет, ибо сам клуб он считает пустой и глупой затеей, не стоящей доброго слова. И вообще, он не намерен помогать мне в моей работе, потому что чем скорее я ее брошу, тем будет лучше для всех, и в первую очередь – для меня самого.

– Хорошо, папа, спасибо, – я улыбнулся как можно радостнее, – я всё понял. Так что мы решили с цветком? Куда будем ставить?

Все облегченно перевели дух. И вот тут я достал из-за пазухи свою маленькую месть, припасенную еще в аптеке:

– Кстати, папуля, не беспокойся, таблетки от геморроя я привез. Лечись на здоровье.

Не зря, не зря про моего отца говорят, что он не только великий певец, но и превосходный актер. Его самообладанию можно позавидовать. Лицо осталось таким же оживленным, и спина прямая, и грудь колесом, и голова все так же высоко поднята. Однако контролировать вегетативные реакции не дано на этом свете почти никому. Поэтому папа позеленел. И весьма заметно.

– У тебя своеобразный юмор, сынок, – пророкотал он голосом, предвещавшим мало хорошего.

В те исторические минуты дураков в зимнем саду не было. Ни одного. Поэтому все всё поняли.

– Владимир Николаевич, – Юля подхватила моего отца под руку и потащила к двери, – по-моему, пора доказать вашему сыну, что геморроем вы не страдаете. Как насчет мазурки? А Игорь пусть побудет тапером.

Я оценил ее находчивость, хотя насчет мазурки что-то засомневался. Ну, папа-то, несомненно, станцует, вопросов нет, тридцать лет на сцене что-нибудь да значат, а вот что касается Юли – тут я не уверен. Мы вошли в комнату, где стоял рояль, и я громко объявил:

– Мазурка! Приглашаются все желающие! Солисты – Владимир Дорошин и Юлия Пинчук.

Гости удивленно оживились (или оживленно удивились?) и приготовились к очередной хохме. Эту компанию я знал много лет: кроме мамули, никто мазурку не станцует, но поскольку папа уже ангажирован Юлей, то для мамы и кавалера не найдется. Я заиграл что попроще из Шопена (для сложной вещи я технику давно подрастерял), а папа с Юлей пустились в пляс. Да как! Не думал, что папенька все еще способен на такие пируэты. Хотя чему удивляться? Он с виду неказист, а за формой своей следит – будьте-нате. Каждый день проплывает в бассейне по километру мощным брассом, чтобы дыхалку поддерживать.

Мусатов облокотился на рояль и склонился ко мне.

– За что ты его так? Давние контры?

– Угу, – кивнул я, не прерывая быстрого пассажа. – Больная тема. Не одобряет мой профессиональный выбор. Слушай, а где это твоя Юля научилась мазурку танцевать?

– Она в детстве бальными танцами занималась.

– А-а… Ты не обижаешься, что папаня с ней заигрывает? Не обращай внимания, он любит молодых женщин, но чисто эстетически. Дальше поглаживаний по головке или по плечику дело не зайдет.

Я нагло кривил душой, потому что точно знал: если папа захочет, то дело зайдет именно туда, куда он захочет. Его любовница, о которой я совершенно случайно узнал, была молода и ослепительно красива.

– Надеюсь, – усмехнулся Андрей. – Хотя я вообще-то не ревнив.

Мазурка приближалась к концу. Я осторожно взял последнюю ноту, невесомую, воздушную, и отнял пальцы от клавиш. Под обрушившийся на танцоров шквал аплодисментов и приветственных криков вошла мама и пригласила всех к столу. Праздник продолжался.