Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе

Не смотри на сопли у себя на плече, не смотри на сопли у себя на плече. Понимаю, что ты их чувствуешь, но, бога ради, НЕ СМОТРИ НА НИХ!

Наконец Дженни отпускает меня и принимается кулачками вытирать следы слез на лице. Эх, если б она то же самое сделала со своими соплями вместо того, чтобы утирать их о мое плечо!

– Я на самом деле понятия не имею, почему меня уволили. Мне подстроили какую-то песню с ужином про позитивное отношение, – с кислой миной выговаривает она.

– Ты имеешь в виду танцы? – задаю я вопрос, совсем перестав соображать, что к чему.

– Клэр, вникни! Меня уволили! – взвизги-вает Дженни. – Сейчас не время говорить о танцах.

Я дышу поглубже, успокаиваясь, и хватаюсь за бока, чтобы не дать волю рукам и не задушить ее.

– Ладно, так тебя, значит, уволили из-за того, что начальству не нравилось твое отношение? – повторяю я.

Дженни недоверчиво глядит на меня:

– А я знаю? Я им заявила, что я и есть самая позитивная в этом гадюшнике.

– Дословно? – уточняю я.

– Никуда я их не посылала. Ты это про что? Ты хоть слушаешь меня? Ты что, выпила?

Последний вопрос задается театральным шепотом, с оглядкой на покупательницу, еще раньше зашедшую в кондитерскую. Я щиплю себя за переносицу, стараясь не затопать ногами и не впасть в приступ гнева, как это делает Гэвин, когда я заявляю, что он отлучен от игровой приставки.

– Что мне теперь с работой делать? – нюнит Дженни, вышагивая туда-сюда передо мной. – У нас с Дрю трехмесячная годовщина, и я собиралась купить ему кое-что и впрямь стоящее, а теперь не смогу себе этого позволить.

Схватив ее за локоть, я останавливаю эти метания и тащу Дженни за прилавок, увидев, что покупательница уже выбрала, что ей надо, и готова совершить покупку.

– Уверена, Дрю поймет, – говорю я Дженни и принимаюсь укладывать в коробку фунт крендельков в белом шоколаде, запрошенных женщиной.

– Не поймет. Он расстроится. Я уже рассказала ему, что собираюсь купить, и он ждет не дождется, когда получит свою губку в форме влагалища, – уныло замечает Дженни.

Я роняю металлические щипцы для сладостей на пол и обращаю взгляд на жалобно вздыхающую подругу.

Пока подбираю с пола щипцы, пока бросаю их в мойку и беру чистые, я прокручиваю в мозгу целый ворох картинок (чего делать не должна бы, когда меня покупательница дожидается): вроде шахны, прикрытой зеленой вуалью, и сырных головок в форме влагалища, танцующих в глубине моего холодильника вокруг пластиковой тары, в которой лежат спагетти двухмесячной давности.

Дженни смотрит на меня, замечает ужас на моем лице (а он вызван моими потугами вытравить из сознания образ сырных влагалищ, распевающих у меня в башке «Лепись, лепись, детка» голосом рекламного Ванильного Мороженого).

– Клэр, ты что, не видела новый товар, который Лиз получила на прошлой неделе? Это такая губка, которой можно придать форму своего влагалища. Так, чтоб твой парень мог… ты ж понимаешь…

Дженни прибегает к извечному жесту: палец-пенис одной руки входит во влагалище из сомкнутых в кольцо указательного и большого пальцев другой руки, и заставляет палец несколько раз дергаться рывками.

– Фу-у‑у‑у, гадость какая! – шиплю я, шлепая ее по рукам, чтобы прекратить непристойные дерганья в то время, когда я отпускаю покупательнице шоколад.

– Никакая не гадость, – возражает Дженни. – Это романтично. Дрю хочет копию моего… – она косит глазом на покупательницу и понижает голос: – … любовного туннеля, чтоб он был как бы со мной, когда мы в разлуке.

Я отхожу от нее, чтобы рассчитаться с покупательницей, и стараюсь не рисовать в воображении Дрю, держащего какую-то гибкую, силиконовую, похожую на влагалище гадость и говорящего с нею детским голоском, похожим на тот, каким говорила Дженни: «У‑уу-уу, абажаю мою куошку Дженни-влагалище! Да еще как!»

– Не легче было бы просто достать ему надувную куклу да приклеить ей куда надо твое лицо? – спросила я, смотря вслед уходящей с покупкой женщине и надеясь, что та не все расслышала в нашем разговоре, а потому не даст зарок не переступать больше порога моей кондитерской.

Дженни, явно жалея меня, качает головой:

– В тебе абсолютно нет чувства романтического, Клэр.

В ответ я лишь негодующе фыркаю, поскольку занята: укладываю в коробку покрытые шоколадом клубничины для заказа, который должны забрать после обеда. Романтического во мне навалом.

Вот сегодня утром я оставила возле подушки спавшего Картера коробочку его любимых конфеток, «капелек» – залитых белым шоколадом комочков толченых чипсов с крендельками, спрыснутых карамелью. По моему расчету, это смягчит его, когда он будет читать прислоненную к коробочке записку, в которой я уведомляю его, что если он еще раз оставит стульчак в туалете поднятым и моя задница в шесть часов утра примет вовсе не желательную ванну, я, когда он будет спать, вымажу ему суперклеем всю головку пениса. Я даже подписала записку парочкой сердечек.

Кто говорит, что романтика умерла?