Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе

– Нет! То есть… я не знаю. Просто мне понравилось бы, если б было предпринято усилие. Может, даже просто словечко о том, как мы поженимся или обручимся тогда-то и тогда-то в будущем. А от того, что за эти три месяца он об этом ни словечка не сказал, просто противно делается, – признаюсь я матери. – Я каждый день все жду и жду, что он заговорит, и с каждым прошедшим днем расстраиваюсь все больше. Что, если он считает, что я не гожусь в хорошие жены? Он меня любит, знаю, но, может, он в меня не ВЛЮБЛЕН? Не влюблен так, что любовь подвигает человека желать сделать все, что в его силах, чтобы непременно провести остаток жизни с кем-то одним-единственным. Может быть, я для него не такая одна-единственная?

Иисусе. Какие уж тут разговоры о расстройствах. И как только кто-то выносит просто находиться рядом со мной в последнее время? Я – отвратительная, чувствительная, убогая телка. Что ж удивляться, что Картеру я не нужна.

– В этом есть смысл, полагаю. Вспомни все те годы, что я провела, ненавидя само представление о браке. Я считала его никчемным, способным кончиться только бедствием. Карма меня за задницу кусала.

Моя мать подходит ко мне, притягивает к себе в объятия, мой растущий живот служит естественной преградой, мешающей нам сойтись слишком близко.

– Деточка, любая дура способна понять, что Картер в тебя ВЛЮБЛЕН. Ты когда-нибудь обращала внимание, как ведет себя этот малый, когда ты заходишь в комнату? Все его лицо начинает сиять. Он постоянно так или иначе находит повод дотронуться до тебя. То ладонью по щеке слегка проведет, то руками твою талию обовьет, то в плечо поцелует… он изо всех сил старается быть как можно ближе к тебе и касаться тебя, – говорит она, отклоняясь, чтобы смотреть мне прямо в глаза. – И не парь мне мозги этой дерьмовой выдумкой про то, как ненавистно тебе само представление о браке.

Я пристально взглянула на нее и рассмеялась. Потом заметила:

– Опять ха-ха? Вы с отцом на пару пять раз сочетались. ПЯТЬ РАЗ! Когда знаешь, что твои родители столько раз терпели крах и обжигались, то типа убеждаешься, что и тебе светит то же счастье.

– Э‑э, милочка, да ты тупой осел. Я тебя люблю, но ты еще глупее одноногой утки в соревнованиях по пинкам под зад, когда свинки по небу летят.

– Может, просветишь меня, что, едрена-печь, это означает? Ты или сообщила мне, что это невозможно, или назвала меня свиньей.

Моя мать протягивает руку и смахивает с моей щеки слезу, о которой я и ведать не ведаю.

– Брак всегда был не для меня. Поняла я это рано, но предпочла наплевать на это. Никогда не мечтала обзавестись семьей или домом с белым заборчиком из штакетника и стать мамашей-наседкой, опекающей своих «ангелочков», не давая им самим и шагу ступить. Но потом у меня появилась ты, и я поняла, что надо попробовать. У меня это просто не получилось. А вот твой отец? Он совершенно определенно слеплен из семейного теста, и он – чудесный муж. Загвоздка всегда была не в нем. Она была в бестолковках, на которых он женился, – говорит, улыбаясь, мать. – Возможно, ты всегда боялась сделать попытку, попробовать, памятуя, как ты росла и во что верила, только это вовсе не значит, что ты такая и есть. В тебе куда больше от твоего отца, чем ты себе представляешь. Ты уже как мать лучше, чем когда-либо была я, и, гарантирую, когда Картер таки сделает предложение, ты станешь потрясающей женой.

Впервые за мои двадцать пять лет моя мамуля говорит нечто действительно разумное и заставляет меня призадуматься. И призадуматься вовсе не о том, мол, что за хрень, едрена-мать, она порет?

Всю жизнь, защищаясь, я возводила стену вокруг себя. Словно, если я притворюсь, будто мне всамделе не нужна американская мечта о муже и ребятишках, то потом, когда я в конце концов уверую в нее, никто не сможет причинить мне боль. До свадьбы Лиз и Джима я как-то не осознавала, до чего же хочу, чтоб стена моя треснула. А теперь, когда это произошло, я вдруг оказалась там, где быть никогда не желала, – испуганная, сбитая с толку и расстроенная. Я понимала: надо совладать с чувствами и перестать вести себя как умом тронутая. Мне надо было набраться мужества и поговорить с Картером. Чувствовала, мы с каждым днем отходим друг от друга все дальше и дальше, но я продолжала врать ему, сваливая и свою отстраненность, и пошатнувшиеся чувства на одну только беременность. Вела себя все эти месяцы как большое дитя, когда все можно было бы наладить одним разговорчиком.

После дня рождения Гэвина уж я все сделаю, чтоб мы сели и поговорили.

– А как семья Картера? Его родители все еще приходят в себя после бейсбола с вентилятором? – смеясь, спрашивает мамуля, переводя разговор на менее гнетущую тему.