Прыгун

Два голых стройных молодых тела с жуткой красотой и скоростью летят вниз. При этом она беспрерывно целует его короткими, острыми поцелуями, схватив так, что он почти не может оказывать сопротивление. Тем не менее Родик отчаянно пытается вырваться.

«...в моей голове, тварь...» — зло говорит она ему в лицо, и слова эти обжигают его так, что появляется стойкое ощущение, что лица больше нет.

Резким рывком Родик все же освобождается.

Крылья вновь ударяются в синхронную дрожь, и на уровне крыш высоток самоубийца пытается упорхнуть спиной вперед, не выпуская из поля глаз бесстыдную фурию.

«...нечего мне тут делать...» — зло выплевывает он в ее сторону.

Лицо ее становится страшным, металлическим, рот исчезает.

«...я уберу тебя отсюда...» — в руках ее появляется металлическая трубочка.

Прежде чем Родик успевает что-либо осмыслить, она приставляет ее ко рту. Через секундное надутие щек в сторону прыгуна отправляется стремительный металлический шарик. Его идеально круглое и неуловимо маленькое шустрое тело беззвучно проносится над плечом самоубийцы и в мелкую крошку разносит левое крыло.

Единение с небом нарушается, Родика швыряет в сторону и вниз. Он вновь начинает истерично ловить воздух, который совершенно ему не дается.

«…я убью тебя…» — слышит он ледяной и такой близкий шепот в самое ухо, от этого делается больно. Сашка налетает откуда-то сбоку и бесшумным плевком разметает в прозрачную пыль правое крыло.

Небо становится чужим.

Оно отвергает тело Родика, что с диким воплем устремляет вниз, теряя из виду голую убийцу, перестав чувствовать что-либо, кроме падения и холода.

Опять лишь кричащий ветер наполняет волосы самоубийцы легкомысленной лаской.

Сердце не бьется, оно замерло от страха и ожидания. Мысли же, наоборот, фонтанируют внутри головы, скоропалительно перемалывая все, что было и что могло быть. Руки точно ловят воздух, предательски надеясь найти что-либо, что не будет утекать сквозь пальцы. Кожа не чувствует дождя, точно капли летят мимо, будто эта кожа уже не материальна для этого мира.

Внизу — парк, полный еще зеленой травы. Он гораздо дружелюбнее, нежели суровое лицо асфальта, распростершегося на многие километры вокруг, хотя это нелегкая физика для тела, падающего с высоты девятого этажа…

Точно не наяву в голове появляется голос маски:

— Чтобы выбраться, не надо было прыгать в окно, — сухо произносит он. — Надо было просто залезть под одеяло. Оно не случайно было таким черным, как то место, где мы висели. Если залезть под одеяло и ползти, как я сделала, ты через некоторое время оказываешься там, где заснул.

«…кевин кваазен кевин кваазен геквакен гек-вокен…»

Ангел-22

— Привет…

— Да, привет, да.

— Ты в пути куда-то?

— Я? Да, где-то тут.

— Это где?

— В парке я, в парке.

— В каком еще парке?

— Не знаю я, черт. Какой-то парк.

— Как ты туда попала?

— Забрела. Ногами.

— Уже поздно.

— А я не знаю?

— Ты одна?

— Нет.

— С кем ты?

— Один знакомый.

— Знакомый? Кто он?

— Тебе, видимо, было бы лучше, чтобы я была одна. В темном парке. Тут так страшно, даже вдвоем.

— Одна бы ты не была в парке. С кем ты?

— Была бы. Ты его не знаешь.

— И мне от этого должно стать легче?

— Нет, наверное.

— Я должен все это терпеть?

— Что — все это?

— Не понимаешь?

— Наверное, понимаю.

— Уверен, что да. Ты умная девочка.

— Известно.

— Только иногда пользуешься своим умом во вред…

— Когда это?

— Я знаю — когда.

— Мне тут страшно, а ты.

— Неужели некому помочь? Защитить, обогреть.

— Ты меня благословляешь?

— Нет, конечно.

— Успокойся, верь мне. Завтра ты приедешь, а пока мне скучно.

— Тебе нечего бояться.

— Слышишь меня?

— Не молчи, меня это бесит.

— Не пошел бы ты.

— Куда?!

— Собирать вещи ко мне.

«...я люблю тебя...»

Ангел-5

Пять утра, и как данность: мое местонахождение в самом неприятном месте в мире, в котором возможно оказаться в столь ранний час.

Поезд походил на дьявола, его недобрая запыленная морда выглядела угрожающе. Он пронзительно шипел, и весьма нездоровыми выглядели лица как у помятых проводниц, так и у несущейся навстречу публики.

Дело в отсутствии сна, загнанного энергетическими напитками глубоко в подсознание, и в том, что недавнее пьянство только-только смылось с собственной физиономии. Поэтому люди, бегущие мимо, показались мне демонической свитой единственного пассажира, ради которого я здесь оказался.

Странно, но еще ночью, за несколько часов до моего появления на трех вокзалах, куда, как известно, приходит множество поездов с самых разных точек одной огромной точки Р., у меня нестерпимо начало чесаться в области сердца. Началось это так, как обычно — начинается и сразу заканчивается легкий, ничего не значащий зуд. Но прошло немного времени, и он повторился. Потом опять, все сильнее и сквозь более короткую паузу.

Сейчас сердце чесалось постоянно, я усилием воли пытался забыть, но то и дело скреб пальцами вокруг левого соска, где наметилась кровавая ранка.