Прыгун

— Понимаешь, — говорю я медленно и с расстановкой. — Всю жизнь свою я бегу от суицида. Как бы и где ни отдыхал, как бы ни пытался отвлечься, уйти с головой в работу, в семью, в наркотики, в философию. я все время думаю о суициде. Просто в разное время суицид приходит ко мне в разных формах, в разных одеждах, но всегда он хочет одного. Меня.

«...от темечка до пяток...»

Я вижу, как глаза бородача широко раскрываются, он опасливо смотрит на меня и больше ни о чем не спрашивает. Я улыбаюсь в душе, ясно — я никому не буду рассказывать об истинных причинах моих полетов. Зачем кому-то знать о том, что в известную тоску я впадаю по причинам чувственным. Мне вспоминается: стоило (в первый раз) моим костям срастись, а телу — избавиться от сумрачного цвета синяка, как одна палата сменилась другой. И если до сна одна полнилась людьми в гипсе, то после — немые стены наполнились дурашливой публикой.

— Что я здесь делаю? — строго спросил я тогда меланхоличного доктора.

— А где вы хотели быть, мой друг, шагнув в окно? — задал он резонный вопрос. — Тут вам самое и место…

При этом мой «сашконометр» зашкаливал.

Тогда все решилось быстро. Сашенька хотела меня лишь проучить, и спустя неделю сосуществования с политическими деятелями и пришельцами с других планет я вернулся в ее объятия.

Равновесие не продлилось долго, ересь недавнего времени не давала мне покоя, отношения потеряли стержень, клей, что неразрывно держал нас вместе, вдруг рассохся, и казавшийся сакральным союз распался. Мы остались красивой парой, но ощущение неповторимости смылось, аромат уникальности вытравил яд фактов, которые поставили под сомнение прекрасное, что присутствовало в несоизмеримых масштабах.

И я сбежал через несколько дней. На этот раз один, без Тени, так как с тех пор она пропала, и до моего попадания к Боли я ничего о ней не слышал.

За мной старательно ухаживала светлоголовая медсестра. Она тщательно пыталась быть и теплой, и очаровательной, первое ей удавалось ювелирно, второе страдало от того, что слишком хорошо выходило первое.

Она разговаривала со мной больше других и больше, чем с другими, она приносила мне странные блюда на ужин, которые я сначала не ел, но агрессивно уничтожал чуть позже. Она разрешала мне курить, она много чего мне разрешала.

Больничное окно продемонстрировало, как красавицу и женщину-вамп — осень — вытеснила бальзаковская ведьма — зима. Я наблюдал агрессивные стенания этой ведьмы, ее чудовищные выверты, которые сменились насыщением красок супротив мрачной болезненности.

С приходом весны я начал чувствовать в себе силы, и больничные стены безупречной белизной все чаще вызывали во мне невыносимую зевоту.

— Мне тут надоело, — заявил я доброй медсестричке, которая считала мои жизни.

— Я поговорю с доктором, — улыбнулась та подозрительной улыбкой.

Мне показалось, что она имеет на меня виды.

Незадолго до выписки мне приснился странный сон. Он был про Сашку, хотя эти несколько месяцев я редко даже вспоминал ее. Мне казалось, точно мы живем на разных планетах. Понятно, что так проявлялась установка моего разума, так работала защитная реакция психики…

Она абсолютно нагая сидела на серой ледяной гальке возле странного озера, которому не хватало края, которое не двигалось и смотрелось исполненным простым карандашом. Было пасмурно, темно и явно холодно.

Сашка дрожала, и лицо ее омрачалось несчастьем, а красивые губы отливали фиолетовым. Волосы туго собрались на затылке в пучок, лоб открылся, а глаза выглядели неживыми.

— Обними меня, — услышал я, когда сделал несколько шагов в ее сторону.

Глаза ее очень медленно сфокусировались на мне, казалось, она так замерзла, что и подобное несложное действие давалось с трудом.

— Мне так холодно, — сказала она, трясясь, а я все медлил и стоял на месте.

Меня тоже начало знобить и передергивать, я невольно обнял себя за плечи. На мне висела какая-то одежда, разглядеть ее я не мог. Пытался отыскать сигареты, но в одежде не оказалось карманов.

— Мне так одиноко, — печально продолжала Сашка.

Я развернулся и побежал. Я бежал очень долго, иногда оглядываясь и видя, что она все так же сидит — неподалеку

Сон не кончался: демоническая девочка становилась все фиолетовее и звала меня все жалобнее. Наконец я упал, совершенно лишившись сил. Я повернулся к ней лицом, вглядываясь в ее непроглядно-черные сейчас глаза. Этот же цвет приняли и губы, и ногти, что судорожно царапали гальку.

А потом я проснулся.

Оформилось раннее утро, палата ломилась от тишины, и, как я ни пробовал, уснуть не получилось. Я пролежал несколько часов, думая о дурацком сне и его подозрительном реализме, пока не распахнулись двери и в них не заглянула та самая медсестра.

— Не спишь?

— Нет…

— Тебе пора. — сказала она грустно. Ее большие лисьи глаза полнились явственным сожалением, а белая шапочка отсутствовала.

— Куда? — Я приподнялся.

— Тебя выписали только что. — Она пожала плечами. — Есть вещи-то другие?

— Нет, но это не важно. — Я соскользнул с простыни и принялся одеваться в белое, больничное.