Прыщ

Ой-ёй-ёй… Этого-то я и боялся. Моё вотчинное хозяйство выбилось из ряда себе подобных. И привлекло внимание власть предержащих. А уж повод применить эту власть ко мне… Кравчий-большевик: экспроприация экспроприаторов, «грабь награбленное». Ему знать не обязательно — у него чутьё есть.

   «Лишь мы владеть имеем право
   А остальные — никогда!».

Понятия «заработать» — у него нет. Есть — «получить» или «отобрать». Либо мне кто-то «дал». Либо я кого-то «гробанул». Он иного и промыслить не может — мозги так устроены, жизнь так воспитала.

Эти слова — насчёт серебра — я уже слышал. От Демьяна же. Про Вержавского посадника. И меня тогда послали решать проблему.

«Сначала человек решает проблемы, потом сам становится проблемой» — ново-русская бандитская мудрость. Похоже, ко мне уже пришёл «потом».

Нет, но как я вырос! Вы так необузданно льстите моему самолюбию!

— А-а-а!

— Не надо. Отвяжи. В каморку. Пусть посидит. Мы с тобой, Ванюша, ночью продолжим. Самое время для исповеди да покаяния.

Меня отвязали, уронив лицом в землю — руки не держали, ударили пару раз по ребрам — просто для удобства извлечения из пыточного станка и последующего транспортирования, протащили, снова в полусогнутом состоянии, с вывернутыми вверх руками, по какому-то подземному коридору и вкинули в камеру. И правильно сделали. В смысле: в такую дверь только полусогнутым и пройти.

Каморка 2х2, низенько — выпрямиться нельзя, света нет, отдушин нет — щели в двери, в одном углу куча чего-то… засохшего. На запах — дерьмо. На вкус… от дегустации воздержался. Хорошо, что при «влёте» не вляпался. Подстилки нет, одеяла нет. Сел у стеночки на землю. Холодно. Опять колотить начинает. Опять подземелье. Как у Саввушки.

А вот и нет! А вот и совсем не так! Там был космос. Абсолютная темнота, полное беззвучие. А тут отсветы временами в щель под дверью пробиваются, кашель охранников доносится.

О! Так тут и тараканы есть! Вот и собеседники. Или — дичь. Или — воспитанники. Как настроение будет. А оно будет! Потому что главное — не сходство или различие тюремных пейзажей, интерьеров и натюрмортов, а то, что я — уже другой. Мне есть за что зацепится! Мне есть о чем думать, на что надеяться.

Я столько ругал «паутину мира», связывающий, ограничивающий меня «кокон». Но вот эти «паутинки», эти связи с миром вокруг, с людьми — они сейчас меня держат.

Я не о надежде: «вот они меня придут и спасут». Я о собственной тревоге: «как-то они там без меня». О собственном интересе: «а что там у нас отелилось-окотилось, уродилось-выродилось?». У — «нас»!

Они у меня есть. Они позволили (или заставили — кому как нравится) чуток разобраться в этом мире, малость понять — «как здесь ходят, как сдают». Принять участие. Моей душой. В этом во всём.

Эти «паутинки» — моя точка опоры.

«Дайте мне точку опоры, и я переверну мир» — кто это сказал?! — Архимед. — Так вот, Архимед, бери и переворачивай. Только не матерись сильно по-древнегречески.

Я был полон оптимизма. Весьма нервного, истеричного, наигранного, само-накачиваемого. Но — оптимизма! Впрочем, холод, боль в плечах и рёбрах постепенно от него избавили. Пришло терпение. Ожидание. Отупение. Дремота.

Но ожидание хорошего — оставалось. Где-то на самом донышке души. «Хрен вам всем!» и «у нас всё получится!». Абсолютно беспочвенное чувство. К моему сиюминутному и сиюместному реалу… К этому… малогабаритному сортиру без освещения и вентиляции… Никакого отношения. Но в душе — «паутинки». «Их есть у меня!». И это — радует.

Прошло… много часов прошло. Свет факелов, пререкания, возня за дверью… Ввалились, сунули факел под нос, от чего я сразу завалился вдоль стены. Хорошо, что не с той стороны сидел, где… куча отходов от жизнедеятельности предыдущего сидельца. А то так бы головой и…

Спутали руки за спиной ремнями, крутанули, пнули, подняли, уронили, отдавили, посадили, прислонили к стеночке, принесли лавочку, поставили напротив.

«Тут в светлицу входит царь,
Стороны той государь».

В смысле: Демьян-кравчий. И я перед ним. Как та сестрица-мастерица. Какой фрагмент будем исполнять? Монолог третьей сестры?

   «Кабы я была царица,
   Третья молвила сестрица
   Я б для батюшки-царя
   Родила богатыря».

Звиняйте, дядько, даже при всём моём желании… вряд ли.

* * *

Видимо, у меня снова зашкаливал D4. Внутренний стёб «висельника приговорённого» рвался нарисоваться на морде моего лица, и ему это удалось. За что она и получила: Демьян, фундаментально усевшийся, было, на лавке, вдруг поднялся и с размаху влепил мне пощёчину. Как я уже говорил — хорошо, что я сижу не у той стены, где дерьмо. А то опять бы…

— Да ну что ты!.. что ты, дядя Демьян…! я ж ничего худого…

Бздынь. Пощёчина прилетела с другой стороны. Щёчки у меня горят теперь симметрично. Я, вообще-то, любитель порядка и, соответственно, симметрии. Но… может, я так на боку и останусь? Нафига мне на ровный киль возвращаться?