Прыжок

— Каюсь и наказан за это дело и отсидел свое. И не отрекаюсь: за свое всегда вперед сидеть буду и слова не скажу. А только говорю, в последний раз я тогда на дело пошел. Хотел на одежу заработать, чтобы лохматым на завод не явиться. Барышни стыдить за себя не хотел — единственно почему на дело то пошел.

Да. И вот я вам расскажу. Вечер тот худой выдался. Наметился я к буржую к одному на Завальной на чердачок. И пришлось мне забраться туда спозаранку, когда еще прачешная открыта была и там белье стирали. Было это мало не о полудни. А иначе туда никак нельзя попасть. Поглядите сами, если могите: дом на отлете, рядом развалины, три этажа, стены гладкие — по крыше разве заберешься? Никак. Ну и один, значит, расчет — с утра пораньше, а там запрут, собрать что надо и опять утра ждать с узелком, либо замочек ковырять. Вот я и шмыгнул о полудни, подловил минуту и в уголке до вечеру просидел, пока не ушли все прачки, и не заперли чердаки с прачечной. Я тогда, конечно, замочек с чердака снял, узелок себе навязал не так, чтоб большой, и сел утра ждать, минуту ловить, чтобы скрыться. А ждать скушно. Сперва я в окошко поглядел, потом со скуки обошел помещение. Бывал я за свою жизнь на чердаках и ходил в последний разок, прощался с чердаками — уходил от них. В задумчивости-то видно я шибко ходил — внизу услыхали. Пришли ловить стали, я было вырвался на лестницу, де утекать. И темновато было, думал уж утеку, не хотелось, попадаться на последок. Через две улицы изловили. Луна проклятая; все дело сгадила. Ну и вот, товарищи-судьи, рассказал я, как все есть и делов своих не скрыл. Но как же я мог в тот же час убийство делать в другом месте?

Председатель перебил Мотьку:

— Постойте, вас пока никто не обвиняет, иначе вы сидели бы рядом со Светловым. Скажите, вы знаете подсудимого? Вы встречались с ним раньше?

Мотька, переминаясь с ноги на ноту, посмотрел исподлобья в сторону Григория.

— Не обвиняют… знаю я… Вы, товарищ, не обвиняете, а есть которые обвиняют. Товарищ следователь меня допрашивал, так напирал — прямо во как, а что я, что я…

Председатель снова прервал Мотьку:

— Не отвлекайтесь… Я вас спрашиваю, знаете ли вы подсудимого и часто ли вы с ним встречались?

— Два раза я с ним встречался, вот сколько раз. Один раз, как уехала барышни, а я ночевал в ейной комнаты, а он, пришедши туда, натыкнулся на меня и сильна испугался Я как теперь смекаю, что пришедши он высмотрел тогда, где, что и как. И ключиком своим дверь открыл, ключ-то барышня с собой взяла.

— Постойте, а как же вы без ключа в ее комнату попадали?

Мотька усмехнулся:

— Как… по специяльности, в окошко.

— Но раз она, уезжая, доверяла вам комнату, то верно уж не хотела заставить вас ползать в окно и оставила вам ключ?

Мотька впервые был поставлен в тупик. Он смотрел на пол и мял фуражку. Потом негромко сказал:

— А… забыла барышня… расстроена сильно была перед отъездом. А мне сказать стыдно было. И так я ей сколько надоел, голубушке. А я же невелик барин, в окошки же ползать не привыкать.

— Ну и что же он делал в комнате — Светлов — в первую вашу встречу?

— Что? А ничего. Меня, видно, спужался. Неловко ему было, не знал, в какой угол сунуться. Повертелся малость и ушел.

— А вы о чем с ним говорили, как вы ему свое присутствие объяснили?

— Так и объяснил по правде…

— Ну, а он что?

— Что? Ничего, вот что! Ушел и на ключик дверь опять закрыл.

— Где вы его встретили второй раз?

— А там же встретились. Было это уже когда барышня вернулась. Злой он был и будто подвыпивши. И сильно бранил барышню. Кричал — страсть! Грозился. Я, говорит, этого так не оставлю. Я тебя с-подземли достану, не отопрешься; я, говорит, и мертвую тебя не пожалею. Я хотел было вступиться за барышню, очень я сердит тогда был на него за такую брань, но барышня на меня этак посмотрела и говорит: «уйди, Матвей, не твоего ума дело». Я и ушел.

Позже, когда допрос Мотьки перешел к прокурору, тот возвратился ко второй встрече Мотьки со Светловым, но совсем с неожиданной стороны:

— Послушайте, вы были в день приезда Гневашевой у нее на квартире?

Мотька настороженно оглянулся и нехотя ответил:

— Был.

— Гневашева уже приехала домой?

— Дак я же говорил. Конешно, приехала.

— А знаете, где Гневашева в отпуске была?

Мотька еще менее охотно отвечал:

— Нет.

— Она была в Красногорье. А вы знаете, что пароход из Красногорья приходит в город раз в сутки?

— Не… не знаю.

— А знаете, в котором часу он приходит в город?

— Не-е-е… — Мотька теперь только понял все ехидство и необычайную важность этого вопроса. Он действительно не знал, в котором часу приходит пароход из Красногорья, и вдруг почувствовал, что пол под ним качается. А что, если пароход приходит вечером? Что же тогда станет с его алиби, с тем, что он прокрался с полудня в прачечную? Но прокурор знал, что приходит пароход красногорский в 12 ч. 10 минут, и за последним вопросом он сделал глубокую паузу, изучая мотькину физиономию. Глаза у прокурора Великанова были умные и острые, и Мотьке они вовсе не нравились. Наконец, прокурор сказал: