— Я не согласе… ыхк! — Гневный спич «гимнопевца» был прерван способом, который привел всех в шоковое состояние. Едва только он начал говорить, как инструктор сделал шаг вперед и коротким движением впечатал кулак в центр его корпуса. «Гимнопевец» захрипел и, согнувшись, рухнул на землю. Тиэлу окаменел, впрочем, как и все остальные.
— Я что-то не ясно сказал, курсант? — эдак вкрадчиво произнес инструктор.
— Акха-кха, — жалобно закашлялся «гимнопевец». Но на инструктора эта его демонстрация того, как ему плохо, как он страдает, как все вокруг должны немедленно его пожалеть, не произвела никакого впечатления. И на всех остальных, вероятно, тоже. Но не потому, что в отделении не нашлось ни одного жалостливого и милосердного. Просто… все они находились в глубоком шоке. Только что на их глазах один Деятельный разумный применил к другому Деятельному разумному насилие.
Нет, все они до сего момента видели те или иные проявления насилия. Более того, кое-кто из них даже и сам имел опыт его практикования. Во всяком случае, «гимнопевец» утверждал это вчера вечером, когда ругал инструкторов и заявлял, что не потерпит подобного отношения «к состоявшимся Деятельным разумным». Но во-первых, у большинства все-таки не было личного опыта столкновения с насилием, они видели его только в записи. А тут оно произошло буквально на расстоянии вытянутой руки. И во-вторых, до сего момента считалось, что для практикования насилия Деятельному разумному сначала требуется привести себя в особенное психическое состояние. Ему уже даже придумали название — «бхадха», это слово на одном из забытых древних языков означало «безумие». Здесь же в глазах совершившего насилие инструктора не просматривалось никакого «бхадха». В них не было даже обычного гнева или злости. Они были совершенно спокойны.
— Встать, — все так же негромко и совершенно спокойно произнес инструктор.
— А-а-а-ай-и-и-яй! — тоненько стонал «гимнопевец», никак не реагируя на команду. Инструктор вздохнул, а затем поднял ногу и сильно засветил ею в бок лежащему на земле.
— И-и-и-и! — тоненько заверещал «гимнопевец», выгибаясь дугой. Похоже, инструктор попал ему по какой-то болевой точке.
— Бл-бл… бл-бле-е-е-е…
Тиэлу повернулся. Двоих, стоящих сзади, рвало, но никто над ними не смеялся. Мастер и сам чувствовал, что его мутит. Инструктор окинул взглядом их скукожившуюся толпу и сокрушенно покачал головой, а затем снова повернулся к скрючившейся на земле фигуре и негромко заговорил:
— Это называется боль, курсант, и она является ключевой частью первой сигнальной системы.[7]
Я буду использовать ее всякий раз, когда решу, что вы недостаточно быстро или недостаточно глубоко усваиваете преподаваемое вам. Как сейчас, например. Ведь ты не исполнил мою команду, не так ли? Значит, пришло время новой боли. — И он отвел ногу назад, явно собираясь еще раз ударить «гимнопевца». Отчего тот, мгновенно перестав изо всех сил демонстрировать как ему больно и плохо, буквально взмыл верх, вскакивая на ноги. Инструктор медленно опустил ногу.— Что ж, как видите, мои слова полностью подтвердились. С помощью боли все усваивается гораздо быстрее. А теперь я хочу проверить, как это все усвоили и остальные. Итак?
Несколько секунд все молчали, но взгляд инструктора был таким тяжелым, что кто-то не выдержал и начал:
— Курсант нашего подразделения имеет право…
— Не понял, меня что, запомнил только один? — деланно удивился инструктор. После чего вокруг Тиэлу раздались и другие голоса:
— …открывать рот…
— …вать рот только в том случае…
— …лучае, если это разрешил…
— …шил ему инструктор.
— Уже лучше, — кивнул инструктор, — а теперь все вместе, хором и погромче. — После чего его требовательный взгляд уткнулся прямо в Тиэлу. И мастер, все это время набиравшийся решимости для того, чтобы открыто выразить свое возмущение творящимися здесь несправедливостью, безобразием и попранием самых исконных прав и свобод Деятельного разумного, внезапно поймал себя на том, что торопливо разевает рот и, едва удерживая голос от дрожания, старательно повторяет:
— То есть для того, чтобы открыть рот, курсант должен сначала спросить разрешения у инструктора…
— Шагом!
Тиэлу повернул голову и бросил обеспокоенный взгляд через плечо. Актелис дышал плохо, с хрипами, похоже, он был на последнем издыхании. Надо было что-то делать, иначе он скоро грохнется.
— Крэти, Паунис, разгрузите Актелиса! — коротко приказал Тиэлу. Сегодня он был исполняющим обязанности командира отделения. Двое названных курсантов тут же прибавили шаг и, догнав уже шатающегося Актелиса, сноровисто сдернули с него ранец-рюкзак, нагрудный панцирь, каску и «дрын», как все уже давно называли оружие, вслед за инструкторами, не смотря на то, что официально оно именовалось аббревиатурой МЛВ.[8]
Тиэлу окинул Актелиса придирчивым взглядом, вздохнул и нехотя приказал:— Четвертая двойка — на «паровоз».