Прыжок через пропасть

И герцог, встретившись взглядом с суровым воином, прочел в его глазах, что новый удар, если в самом деле последует, придется в лицо ему, герцогу Трафальбрассу. Это будет страшный удар… Герцог не боялся никогда ни меча, ни копья. Но удар плеткой просто опозорит его на всю оставшуюся жизнь. Плеткой бьют животных и рабов, но не герцогов. Такой удар превратит его, сиятельного и знаменитого, в равного рабу.

— А ты еще откуда взялся? И вообще кто такой? И кто дал тебе право ударить моего оруженосца? — спросил Сигурд уже без открытой ярости, которую только что демонстрировал. — Своих оруженосцев бить имею право только я!

— Я — оруженосец рыцаря, которого вы зовете князем Ратибором, он бился сегодня в меле плечом к плечу с тобой.

— И что же, у вас в Аварии все лезут в дела, которые их не касаются?

Далимил не подтвердил свое аварское подданство и не отверг его. Сказал обтекаемо:

— В Аварском каганате есть хороший обычай. Там лжецов бьют кнутом. И я очень хочу ударить тебя, конунг, потому что ты — лжец и негодяй, каких не сыскать по белу свету.

— Что-то у нас сегодня происходит неприличное, господа… — хмурясь, сказал рыцарь с перевязанной рукой, сообразив, что кастовая принадлежность требует от него проявления кастового братства. — Оруженосцы и простолюдины позволяют себе оскорблять рыцарей!

— Я только свидетельствую против конунга Трафальбрасса, обвиняя его во лжи, — ответил Далимил. — И говорю о своем желании наказать лжеца, как наказывают последнего раба. Потому что только рабу прощается отсутствие чести. Его за это не убивают, а бьют.

— Что ты и твой князь можете знать об этом? — взревел Сигурд, почувствовав поддержку.

— Да, — сказал и рыцарь, — изволь объяснить, что ты имеешь в виду?

— Это я подобрал на дороге двух раненых саксов, что сопровождали эделинга Аббио во время подлого нападения. Они утверждают, что узнали людей Сигурда в нападавших, хотя те и были в одежде франков. Этих же людей они опознали и в повешенных. Следовательно, отказываясь от них, конунг Трафальбрасс лжет и снисходит в своей лжи до уровня раба, которого следует бить кнутом.

Далимил умышленно не называл Трафальбрасса герцогом, а упорно величал конунгом, подчеркивая самозванство Готфрида и, следовательно, такое же самозванство его знатности. Это еще больше выводило из себя Сигурда. И только отведенная для удара плетка, которая его пугала, сдерживала готовую прорваться ярость.

В это время Гунальд поднялся на ноги. Но рыцарь с перевязанной рукой наступил на кинжал, не давая поднять его. Второй оруженосец герцога, такой же мощный, как Гунальд, выступил вперед и закрыл собой Сигурда от плетки Дали-мила.

Сигурд вдруг наклонил голову.

— Я сам бы проучил этих мерзавцев, — сказал он, чувствуя, что потерял поддержку. Кастовое братство в сакском рыцаре все же уступило национальному чувству, к которому добавилось желание узнать правду, и герцогу пришлось опять выступать в одиночестве. — Но это ниже моего достоинства — поднимать оружие на простолюдинов в поединке. И потому я выставляю за себя двух оруженосцев. Пусть состоится Божий суд!

— Ты требуешь Божьего суда? Не кощунствуй! Ты проиграешь, Сигурд! — раздался из-за спин собравшихся новый голос, низкий, с сильным акцентом, с трудом выговаривающий сакские слова, но безжалостно-насмешливый. — Ты отдаешь своих людей на смерть, а себя на позор. Помни, что Бог всегда знает правду! И пусть это будет Бог христиан или скандинавов, или даже иудеев. Бог един, только разные народы по-своему понимают его.

Рыцари и ратники обернулись.

— Я тоже свидетельствую против тебя, Сигурд, — выступил вперед, рыцарь, называемый князем Ратибором. — И мне ты имеешь право дать полное удовлетворение.

Сигурд вдруг низко наклонил голову, словно готовился, как зверь, к прыжку.

— Я ничего не имел против тебя, князь. Но ты сам приговорил себя к смерти. Завтра мы скрестим с тобой оружие. Я видел тебя сегодня в меле. Ты хороший воин. И нет среди франков такого, кто сможет с тобой справиться. И со мной они не справятся. Сначала мы побьем франков и саксов… Всех саксов, что собрались здесь сейчас! — взревел он. — А потом сразимся с тобой. Мы двое — самые сильные здесь. Я знаю. И останется только один. Единственный! Этим единственным буду я. Обещаю…

— Бог рассудит! — решил мнимый Ратибор.

— А сегодня я хотел бы увидеть мертвым твоего оруженосца. Это будет для тебя предзнаменованием… Приведите коней! Бой будет на большом ристалище!

— Карл запретил ссоры во время проведения турнира, — напомнил рыцарь с перевязанной рукой. — И потому я предлагаю послать к Карлу гонца с просьбой разрешить бой в нетурнирное время.

— Пусть так, — согласился Сигурд. — Встречаемся на ристалище через четыре часа. Как приятно, должно быть, умирать на закате солнца…

Рыцарь с перевязанной рукой вопросительно посмотрел на князя Ратибора. Хотя тот и плохо говорил по-сакски, но все, очевидно, понимал, и потому кивнул, звякнув бармицей, повернулся и удалился широким сильным шагом в сторону своей палатки.

— Хотел бы я знать, почему он не показывает лица… — произнес один из саксов.