Прыжок над пропастью

Но дядя Ронни славится своей вспыльчивостью. Ему пришлось покинуть Англию после одного спора в пабе, который закончился трагически: дядя Ронни пристрелил человека на глазах у тридцати свидетелей. Как было написано в одном заголовке: «ХЛАДНОКРОВНОЕ УБИЙСТВО». А еще Паук вспомнил бюст в холле роскошного особняка дяди Ронни в Чигуэлле; бюст одного древнего греческого типа по имени не то Атриум, не то Ариус. Дядя Ронни, бывало, похлопывал бюст по бронзовой голове и рассказывал Пауку: однажды тот древний тип поссорился с родным братом. И знаешь, как он отомстил? Убил детей брата, собственных племянников, и подал ему зажаренными на пиру.

Дядя Ронни считал, что тот долбаный грек поступил как герой.

В детстве Паук довольно долго боялся чем-нибудь разгневать дядю Ронни. Он боялся до ужаса, что, если он огорчит дядюшку, тот и его зажарит и подаст на ужин с гарниром. Повзрослев, он понял: дядя Ронни, когда выходит из себя, способен на что угодно.

Постепенно до Паука дошло кое-что еще. Он крепко обломался: сначала пристрелил не того, потом ухлопал внизу второго мужика. Но его облом угрожает не только ему самому: Ронни Милуорд потерял лицо перед клиентом. И вот это уже серьезно.

Из-за него дядюшка оказался в дурацком положении.

72

Вера расплатилась с таксистом, сунула швейцару монету в один фунт, вошла в фойе отеля «Триумфальная арка» и, с трудом пробившись сначала через толпу японцев, которые могли бы составить население небольшого городка, затем через громадную груду чемоданов, поднялась в переполненном лифте, зажатая между двумя мощными американками в мешковатых шортах.

Она вышла на десятом этаже, посмотрела по указателю, куда идти, повернула направо и вскоре нашла номер девятьсот двадцать семь. Она негромко постучала и стала ждать. Где-то звонил телефон.

Дверь открыл Оливер. Он был босиком, в мятом темно-синем свитере и джинсах. Вере показалось, что вся его фигура стала какой-то мятой и сморщенной; небритое лицо изможденное, серое, под глазами черные круги, щеки ввалились, волосы всклокочены. Сначала он просто стоял и невидящим взором смотрел на нее, как будто его глаза потеряли связь с мозгом.

Вера была потрясена. Оливер предстал перед ней живым воплощением горя.

– Вера! Как хорошо, что ты пришла.

Она обвила его шею руками: ей захотелось защитить его, утешить. Ей необходимо было увериться, что перед нею не привидение.

– Бедный ты мой, – сказала она, крепче прижимая его к себе. – Боже, бедный ты мой!

Они долго стояли молча; ее лицо прижималось к его груди, его руки поглаживали ее по спине. От его дыхания со лба сдуло прядку волос.

– Вера, – прошептал он, – скажи, что я ошибся, скажи, что ничего не было. – Голос его сорвался и зазвенел от гнева: – Кто мог его убить? Здесь, в Лондоне… считается, что здесь безопасно. Харви был прекрасным парнем. Все его любили. Кому понадобилось убивать его?

У самой Веры голова распухла от вопросов, которые она хотела задать ему. Но не сейчас. Сейчас им обоим необходимо немного успокоиться. За спиной у нее зазвенели столовые приборы и посуда: мимо проехала тележка официанта, за которой тянулся аромат бекона.

Не выпуская друг друга из объятий, они перешли в номер, и Вера захлопнула дверь ногой. Потом подняла голову и заглянула в серые печальные глаза Оливера. Его взгляд проникал ей в самую душу. Они так тесно прижимались друг к другу, что она чувствовала глухие удары его сердца.

Ими овладело возбуждение; и они молча опустились на пол. Губы Оливера были мягкие, нежные, влажные. Вера целовала его, прильнув к нему всем телом. Все вокруг вдруг погрузилось во мрак и начало кружиться: стены, шторы, стулья, столы. Мимо проносились тени, потом предметы и вовсе исчезли – потому что она утонула в темно-карих, почти черных глазах Оливера.

Запустив руки ему под свитер, Вера гладила, ласкала его мускулистую спину. Оливер потянул ее блузку, расстегнул юбку…

Вера порывисто вздохнула, когда его руки принялись поглаживать ее живот; пальцы скользнули под пояс и стали спускаться ниже… коснулись нежного треугольника между ног, зарылись в волосы. Не в силах больше ждать, она потянула за ремень его джинсов, расстегнула пуговицу и дернула вниз язычок металлической молнии. Потом начала стаскивать с него джинсы и трусы, жадно вдыхая пряный аромат его тела… зарылась лицом в густые, блестящие волосы на лобке; потом взяла в руки его копье – прекрасное, невероятное, твердое как камень. Она поглаживала его вкрадчивыми, мягкими движениями, чувствуя, как напряжено тело Оливера, и вслушивалась в его учащенное хриплое дыхание. Затем она прижалась губами к влажной головке – такого ей еще не доводилось испытывать. Она впервые видела обнаженное оружие другого мужчины, прикасалась к члену другого мужчины, вдыхала аромат другого мужчины… Сейчас все было по-другому. Оливер прекраснее Росса – он лучше всех, он неподражаем.