Прыжок над пропастью

Отчаянно вцепившись в пистолет обеими руками, пытаясь нащупать ногами опору, Паук не заметил, как подался другой кусок черепицы, под правой ногой. Он упал ничком и беспомощно съехал вниз по крутой мокрой крыше. Куски черепицы пролетали мимо лица. Он обдирал руки, пытаясь удержаться. Потом ударился подбородком о выступ водосточного желоба, но каким-то чудом сумел ухватиться за него одной рукой и повиснуть в воздухе. Сначала ему показалось, что все будет нормально, что желоб его выдержит и он сумеет снова подтянуться. Но не выдержали крепления в старой кирпичной кладке; громко вскрикнув, Паук полетел вниз, прямо на крышу стеклянной теплицы.

Он ударился о крышу лицом, проломил ее и рухнул навзничь на помидорную грядку. На секунду боль пересилил резкий, влажный запах помидорной рассады, потом вверху сверкнуло что-то похожее на громадную прозрачную птицу, – это большой кусок разбитого стекла рухнул на него с крыши. Паук не успел даже закричать: стеклянная панель упала ребром ему на шею, перерезав яремную вену и сонную артерию.

Он ощутил медный привкус во рту. С губ сорвалось слабое, еле слышное бульканье. В ответ послышался собачий лай, и вот над ним показалось то, что он увидел последним в жизни: морда овчарки.

Собака не поняла, что он мертв. Просто ей что-то не понравилось.

77

Моряки называют такое место «морской комнатой». Вокруг тебя со всех сторон открытое море. Можно дрейфовать в любом направлении, не беспокоясь ни о скалах, ни о мелях, ни о земле. Хью Кейвен называл такое место «комнатой для размышлений». Именно сюда он всегда приплывал, когда необходимо было поломать голову над той или иной проблемой.

Нос «Леди Сэнди» то вздымался вверх, то падал на волнах; далеко позади, к западу от кормы, находился шлюз. Нефтехранилища, прибрежные нефтеперерабатывающие заводы, подъемные краны, зернохранилища, склады, яхт-клубы и электростанции растаяли в серо-черной дымке. В шкафчике у него под ногами, в водонепроницаемой целлофановой обертке хранились лоцманские карты прибрежных вод. Он наизусть выучил все названия, нанесенные на них: остров Кэнви, Фаулнесс, Ширнесс, Айл-оф-Грейн, Свэйл, остров Шеппи, Маплин-Сэндз и еще с дюжину. Здесь можно плавать всю жизнь и обнаружить лишь крошечную долю имен и названий, нанесенных на карту.

Дома у Кейвена была книга Эрнеста Хемингуэя «Старик и море»; он считал ее самой трогательной книгой на свете. Иногда, сидя здесь, он воображал себя Сантьяго, решительным, отважным и упрямым стариком, который отчаянно сражается с акулами ради спасения своего прекрасного марлина и сохранения хотя бы частичной победы. Может быть, в жизни всегда именно так и происходит: победа никогда не бывает полной, можно наслаждаться лишь какой-то ее долей.

Кейвену было жаль, что Хемингуэй, при всей своей мудрости, сам покончил с собой: раз уж человек такого острого ума не справился с трудностями, что говорить о других?

Сегодня ему необходимо было побывать здесь, в устье Темзы, в своей крепкой, маленькой, обшитой внакрой лодочке, оставив между собой и привычным миром как можно более широкое водное пространство. Сэнди он сказал:

– Мне надо сплавать в «комнату для размышлений».

Она его поняла.

Сейчас, чувствуя на губах вкус соли, обоняя успокаивающие запахи бензиновых выхлопов, водорослей, брезента и канатов, слушая монотонное гудение навесного мотора «Ямаха», смешанное с плеском воды, он понемногу оттаивал. Ненависть к Россу Рансому отступала.

Кейвен сидел спиной к корме; в лицо ему дул легкий ветерок. Руками он крепко держался за румпель подвесного мотора, переводя взгляд от компаса на нактоузе к спокойному морю перед носом и на синий переносной холодильник с жестянками эля «Кэффрис» и бутербродами, стоящий у него между ногами, а потом снова поднимал голову и озирал удочку, ящик с наживкой, рыболовный сачок и багор.

В холодильнике имелось и кое-что еще: мастер-кассета с записью того, как человек в тренировочном костюме стреляет в брата доктора Оливера Кэбота. Единственную копию кассеты он оставил в кабинете Росса Рансома. Кейвен был совершенно уверен в одном: даже если хирург до сих пор не уничтожил кассету, она хранится в таком месте, где ее никто не найдет.

Над носом лодки рассыпалась водяная пыль, словно крошки льда. Хью Кейвен залюбовался зрелищем. Водяная пыль была такой холодной, свежей – она завораживала. Потом он повернул голову и взглянул на корму: в кильватере тянулся пенный грязно-коричневый след. Иногда, бывало, сзади неожиданно возникали громадные нефтеналивные танкеры или сухогрузы, и душа от страха уходила в пятки. Но сейчас за кормой никого не было, кроме нескольких чаек, которые вились над водой, да полузатонувшего рангоута почти на горизонте.

Кейвен снова посмотрел вперед, сосредоточившись на буйке примерно в одной морской миле впереди и на большом корабле милях в пяти отсюда, который шел вверх по течению. Вдалеке, справа по борту, неторопливо разворачивался, описывая широкую дугу, полицейский катер. Больше не о чем беспокоиться. По крайней мере, здесь.