Прыжок рыси

Из кармана брюк выпала деревянная бусинка. Включив лампу, он поискал ее глазами на полу, пошарил под топчаном, насколько позволяла руке влезть под него прибитая в основании планка. Находка эта едва ли могла иметь какое-то значение, сработал простой инстинкт: поднять то, что упало. Отодвинув топчан, он стал на четвереньки и ладонями ощупал шершавую поверхность неструганого пола.

Крайняя у стены доска была разрезана в двух местах на расстоянии тридцати сантиметров. Евгений уцепился ногтями за плинтус, приподнял его, и доска, оказавшаяся неприбитой к лагам, легко поддалась. Она прикрывала тайник размером с посылочный ящик, оказавшийся пустым, если не считать… красной бусинки на фанерном дне. Подобрав ее, Евгений водрузил половицу-крышку на место. Распил был невидим, и бусинка никак не могла провалиться в миллиметровую щель. Осмотрев еще раз участок пыльного пола под топчаном, он нашел ту, что выпала из кармана, — теперь две бусинки разной величины лежали на его ладони. Задвинув топчан, он положил находку в несессер и отправился на пробежку.

Море было спокойно, день обещал выдаться погожим, хотя весна полностью в свои права еще не вступила, направление ветра менялось, и от погоды можно было ждать чего угодно. Пахло йодом и смолой, под ногами похрустывала галька, хотелось бежать, бежать как можно дальше — туда, где нет признаков цивилизации, где ничто не осложняет бытия и человек из мыслящего, вечно озабоченного существа становится простым и естественным звеном природы, посредником меж землею и небом.

Повернувшись к востоку лицом, он проделал дыхательный комплекс, с минуту постоял «свечой», уселся в «лотос» и постарался избавиться от каких бы то ни было мыслей — только дышать, дышать, дышать, очищая свежим морским воздухом легкие и мозг. Планировать день, тем более сколько-нибудь отдаленное будущее не хотелось; после сегодняшней ночи стало ясно, что, не получив ответов на вопросы как, по какой причине и кем был убит Павел Козлов, он не успокоится, и теперь это будущее зависело от непредсказуемых событий.

Какое-то время ему удалось пребывать в прострации — в сознание ничего, кроме постукивания крови в венах, не проникало, и даже море на расстоянии трех метров застыло мертвой ледяной гладью. Он выскочил на пирс, сотню раз отжался на кулаках, принялся проделывать классические, а потом им же придуманные комплексы упражнений, которые он собирался включить в стиль «рыси», глубоко дыша и часто меняя ритм. И только когда в кончиках пальцев ощутилось покалывание, а икры ног отяжелели, предвосхищая сбой дыхания, остановился, подтянул к подмышкам ладони и замер, наслаждаясь солеными брызгами бившегося о бетон моря.

Возвращался трусцой. Встреченный рассвет обеспечивал заряд энергии до заката, а когда бы удалось пару часов вздремнуть, то и до утра. Сонм эмоций и страстей, которыми веяло со страниц блокнота, больше не довлел над Евгением — в сознании оставалось только рациональное, поддающееся анализу и доступное проверке.

Дневник и папка со статьями стали лишним подтверждением вчерашней догадки, что мотив убийства лежит вовсе не в плоскости убеждений и выступлений Козлова-журналиста. Упоминание о ростовщике, которого знал «диск-жокей», было, пожалуй, самой серьезной зацепкой. В записи говорилось об обещании Полянского свести Павла с ростовщиком. Осуществилось ли его намерение, предстояло выяснить. «Убивают не из-за убеждений, а из-за денег. Или ты рискуешь, или живешь в нищете». Тема денег, точнее — хронического их отсутствия, пронизывала записи насквозь.

Денег и… убийства!

«По трупам, брат, по трупам. Иначе — через твой труп!»

«При чем тут гласность и демократия, если у него в карманах нашли полторы тысячи «баксов» и два «лимона» рублей?!»

«Жажда власти сильнее денег».

Стоимость барреля нефти, наркотиков — и опять:

«Денег! денег! денег!..»

«Деньги нужно занимать у бандитов».

Предстояло для начала вычленить все, что относилось к информации для общего развития и будущего «бестселлера». Вычленить и отбросить, ибо характер, образ мыслей и атмосфера существования Павла были достаточно ясны, но к фактам, увы, не относились.

Евгений вернулся в сарай, снял с гвоздя оцинкованное ведро и побежал к колонке у соседнего дома. Умывшись во дворе, растерся холщовым полотенцем. Екнуло, сжалось сердце при мысли, что вот он такой здоровый, благополучный, что восходит солнце и продолжается его до бесстыдства самоуверенная жизнь, а Павлу, который был и моложе, и умнее, и наверняка честнее его, уже никогда не суждено вкусить простых радостей.

— Доброе утро, Женя, — вышла на порог Алевтина Васильевна. — Вы не простудитесь?

Он догадался, какие чувства, должно быть, испытывает она, глядя на чужого человека, поселившегося в комнате ее сына, и чего стоит ей улыбка спустя десять дней после похорон.

— Доброе утро, — поздоровался приветливо. — Не простужусь. Мне ведь, Алевтина Васильевна, тоже воды некому подать.