Каждый гудок сопровождался ударом сердца, во время которого я старалась глубоко дышать и мысленно проговаривать слова песенки.
Когда вызов оборвался, предложив мне оставить голосовое сообщение, я выдохнула и отшвырнула от себя смартфон, как если бы он мог ужалить. Чтобы спустя мгновение услышать звонок и увидеть на дисплее номер.
Который я очень хорошо знала.
Мне надо ответить. По всем законам логики мне надо ответить – я ведь первая ему позвонила и даже, наверное, знала, что собираюсь ему сказать. А что я собираюсь ему сказать? Папаша Эллегрин Рэгстерн только что сообщил, что ты арестовал Ардена и отправил его под трибунал? Не потрудишься ли объяснить за что?
Я тихо дышу, точнее, пытаюсь тихо, а получается, как получается. Что на самом деле нас связывает, если одна мысль о телефонном разговоре вытряхивает из меня все, что называется внутренностями?
К счастью, звонок обрывается и больше уже не повторяется, а я сижу, обхватив колени руками, и смотрю на смартфон.
Однажды я пришла к нему с Гринни, чтобы попросить оставить ее с Верражем. Что было дальше, я помню слишком отчетливо. Наверное, гораздо лучше, чем все хорошее, что между нами было. А может быть, и нет.
Как бы там ни было, после одного звонка (который даже не состоялся) у меня вообще нет ни малейшего желания что-либо делать. Я сползаю на диван – благо у Бена на нем можно разместиться хоть по диагонали, хоть по горизонтали, вытягиваю ноги, потом, наоборот, подтягиваю колени к груди и сворачиваюсь комочком.
Это разрушительное чувство, а если быть точнее, разрушительная связь обмоталась вокруг горла как пуповина, и, сколько бы я не пыталась ее разорвать, она все равно возвращается общими знакомыми. Ошибками. Чем-то, что мне вообще неподвластно.
Гринни подползает ко мне, виррчит и пытается покусать свесившиеся на пол пальцы. Только когда понимает, что играть я не в настроении, грустно вздыхает и вытягивается рядом вдоль дивана. Не знаю, сколько я так лежу – в попытках понять, что у меня в жизни происходит, соскальзываю в сон. Во сне бегаю по пустоши, за мной гоняется ледяной дракон и пытается сожрать. Я проваливаюсь в какую-то пещеру, и он проваливается следом за мной. Рычит, из ноздрей вырывается дым, а взгляд заставляет цепенеть, словно приковывает к месту.
То, что это сон, я понимаю, когда надо мной раздается голос:
– Вот так придешь на обед, а она тут спит!
Я продираю глаза – вернее, пытаюсь их открыть, но веки тяжелые.
– Лаура? – Бен склоняется надо мной. – Лаура, все хорошо?
– Все, – говорю я.
Пытаюсь сесть, но что-то меня не пускает. Вижу, как Бен меняется в лице.
Только сейчас понимаю, что моя одежда примерзла к дивану и к коже. Корка льда разрастается под моим телом, но я совсем не чувствую холода.
– Тихо, – говорит Бен, прежде чем я рванусь и оставлю часть блузки вместе с кожей на диване. – Тихо.
Он садится рядом со мной, обнимает меня, и странное тепло окутывает с головы до ног.
– Ты что делаешь? – спрашиваю шепотом.
– Это и называется «вливание пламени».
Если это называется «вливание пламени», то оно точно не имеет никакого отношения к сексу. Я чувствую, как сквозь меня течет согревающий жар, успокаивающий, расслабляющий, и нет ничего в мире уютнее этих объятий. Веки, которые еще пару минут назад казались просто неприподъемными, сейчас становятся легкими. Я чувствую себя так, словно отдыхала недели две, причем отдыхала от шезлонга до кровати в номере, а все вокруг носились с опахалами, исполняя малейшее желание по первому требованию.
– Ну как?
Это вообще совершенно странно и нелогично – думать о том, что происходит в Ферверне, когда о тебе так заботятся. Поэтому я запихиваю Ферверн подальше и говорю:
– Куда ты хочешь сходить на обед?
Ледяная корка растаяла, поэтому на диване теперь лужа. К счастью, экокожа позволяет по этому поводу не переживать, а вот мне точно надо переодеться.
– Для начала отнесем тебя в душ, – говорит Бен. – А там будет видно.
– Как прошла операция?
– Как видишь, чудесно. Иначе бы ты меня сейчас не видела.
– А что было бы?
– В таком состоянии меня лучше никому не видеть, Лаура. Поверь.
– Уверена, это не твой случай. – Я дотягиваюсь до его лица и убираю упавшие на лоб волосы.
Мне нужно смириться с мыслью, что я ничего не могу сделать для Ардена.
Или просто не попыталась?
– Лаура, – Бен вглядывается в мое лицо, – сдается мне, мысленно ты сейчас далека от кардиохирургии и моих талантов.
И я сдаюсь. Если я действительно хочу, если я собираюсь строить с этим мужчиной отношения, мне нужно быть до конца честной. С собой и с ним тоже.
– Мне звонил отец Эллегрин Рэгстерн, – говорю я. – Чтобы сообщить, что Ардена Ристграффа арестовали и что его ждет трибунал. Не знаю почему, но Эллегрин решила, что я способна как-то повлиять на…
Я делаю паузу.
– На решение Торна. Хотя я понятия не имею, какое отношение Эллегрин имеет к Ардену и почему они вообще мне звонили.
Бен хмурится.
– Непонятно здесь только одно: почему ты вообще с ним разговаривала, – отрезает он. Но прежде чем я успеваю ответить, добавляет: – Эллегрин Рэгстерн какое-то время встречалась с Арденом Ристграффом.