Прыжок в бездну

У меня перед глазами совсем другие черты – резкие, хищные, ледяное пламя во взгляде в упор.

Хорошие девочки так не делают.

Хорошие девочки влюбляются раз и навсегда, и в их сказках все до одури прекрасно и солнечно, даже если любимые мальчики наматывают их нервы на локоть и превращают в ледяные нити. Бесконечно хрупкие, которые можно разбить легким щелчком. Когда-то я тоже была такой девочкой и тоже верила в сказки, но жизнь – это не сказка.

Поэтому я сейчас раскрываюсь под ласками другого мужчины, поэтому тянусь к нему, чтобы окончательно уничтожить ее в себе. Ее – это ту девочку, которая верила в то, что любовь одна, на всю жизнь, как у мамы с папой. Что любовь – это когда тебя оберегают, а не преследуют через страны и континенты.

Наверное, я просто слишком многого хотела.

Тянусь губами к его губам, пытаюсь раствориться в этих чувственных ощущениях, когда Бен неожиданно резко отстраняется и снова выдыхает ругательство. На сей раз вполне отчетливое. Черты его лица становятся еще резче, а пламя вспыхивает ярче, но сейчас я не чувствую звериного отклика. Скорее, звериную ярость, и это слегка отрезвляет.

– Что-то не так? – спрашиваю я.

– Что-то?! – Бен резко подается ко мне, а потом проводит ладонью по моей щеке. Я чувствую влагу, которую он стирает так же отчетливо, как его прикосновение там, внизу. Он, словно опомнившись, отдергивает руку. И снизу.

И от щеки.

– Все в порядке, это просто…

– От счастья, видимо. – Вот теперь в его голосе звучит привычный сарказм. – Ты плачешь, Лаура! Ты, драконы тебя дери, рыдаешь подо мной в постели!

Он поднимается раньше, чем я успеваю сказать хотя бы слово.

Поднимается и выходит, за дверью что-то с грохотом падает, разбивается, я слышу скрежетание когтей, и в спальню влетает перепуганная Гринни, взмывает ко мне на постель и ползет под одеяло. Под то самое, которое я недавно откинула, да.

Мне бы рассмеяться или разреветься и прорыдаться уже по-настоящему, но я чувствую себя полностью пустой, выпитой досуха, вымороженной изнутри.

У нас с Беном ничего не получится.

У нас ничего не получится не из-за Льдинки, не потому что я беременна от другого, а потому что тот, другой, во мне настолько, как если бы нас намертво спаяли льдом, а вместо сосудов и нервов пустили корни, прорастающие из меня в него. Причем самые сильные – в районе сердца, растопить которые не сможет даже харргалахт с истинным пламенем.

Не знаю, получится ли у меня когда-нибудь с этим справиться, но пока у меня нет ни сил, ни желания об этом думать. Особенно о том, что для него нет никаких корней и что на мое место легко поставить любую – Солливер Ригхарн или кого бы то ни было еще. Я отбрасываю эту мысль, плотнее заворачиваюсь в одеяло, стягивая его с виари.

– Только поверх, – сообщаю недовольной Гринни.

И закрываю глаза.

Глава 17

Раньше мне всегда казалось, что утром станет легче, потому что начнется новый день и все такое. Но утром, когда я просыпаюсь и вспоминаю, что произошло вчера, легче не становится, наоборот, хочется малодушно натянуть на голову одеяло и остаться так до скончания веков. Именно поэтому я вытряхиваю себя из постели, заставляю принять душ, одеваюсь в одежду, в которой вчера бежала из Раграна, и выхожу из спальни.

Гринни наблюдается на перилах: сидит, вцепившись в них когтями, и вылизывает переднюю лапу. Мне надо спуститься и найти Бена, но я ненадолго зависаю рядом с ней, чтобы отсрочить неизбежное. То есть наш разговор. Чешу ее за ухом и понимаю, что у меня закрываются глаза. Все-таки все эти бесконечные смены часовых поясов (у Раграна с Аронгарой всего лишь два часа разницы, но сейчас меня сносит даже это) приводят к тому, что я чувствую себя сонной тураской. Крохотным зверьком, обитающим в пустошах Лархарры в подземных пещерах, где они почти круглосуточно спят.

Я бы тоже не отказалась поспать сутки-другие, но не сегодня.

– Бен, – говорю я, когда захожу на кухню.

Там пахнет так одуряюще вкусно, что мой желудок просыпается почти мгновенно, но мне сейчас не до гастрономических изысков.

– Доброе утро. – Он оборачивается.

Так, как будто вчера ничего не было. Просто «доброе утро».

– Нам надо поговорить. О том, что случилось.

– Не надо. Потому что ничего не случилось. – Он отворачивается к сковороде, которая тут невесть откуда взялась.

Вообще, его отчиму надо объявить особую благодарность за то, что нам не пришлось жить в гостинице, а потом еще мотаться и искать себе жилье по всему городу. Наверное, если бы пришлось, я села бы в уголок и тихо плакала. В любом случае у нас крутая, полностью обставленная квартира на предпоследнем этаже, а из окон видно побережье. Сейчас оно лазорево-синее, я замечаю это, мельком бросив взгляд через плечо Бена.

– Я прошу прощения, – говорю я. – За то, что…

– Если мне придется заткнуть твой рот рогаликом, я это сделаю. – Он смотрит на меня в упор. – Что в моих словах, Лаура, тебе непонятно? Я не хочу об этом говорить.

– Как хочешь. – Я пожимаю плечами, сажусь. – Где ты нашел рогалики?